|
Каждую минуту я надеялся увидеть свет фонарей во мраке; но всюду было темно. Лишь в лучах фонарей омнибуса виднелся пар от наших загнанных лошадей, поднимавшийся облаком. Теперь мы ясно могли рассмотреть расстилающуюся перед нами белую песчаную дорогу, но на всем ее протяжении даже и намека не было на какой-нибудь экипаж. Пассажиры вновь спокойно уселись с явным выражением радости, точно в насмешку над моим разочарованием. Я задумался над тем, что предпринять, когда кучер, посмотрев на часы, сказал что-то другим, чего я, к сожалению, не смог понять, так как это было сказано очень тихо. Кажется он, сказал: «Часом раньше». Затем он повернулся ко мне и сказал на отвратительном немецком языке, еще хуже моего: «Нет никакой кареты. По-видимому, Господина не ожидают. Лучше пусть он поедет сейчас с нами в Буковину, а завтра возвратится обратно, или же на следующий день – даже лучше на следующий день». Пока он говорил, лошади начали ржать, фыркать и дико рыть землю, так что кучеру пришлось их сдерживать, напрягая всю силу. Вдруг, среди хора визгов и воплей пассажиров, осенявших себя крестным знамением, позади нас показалась запряженная четверкой лошадей коляска, которая, догнав наш омнибус остановилась. Когда лучи фонарей упали на нее, я увидел великолепных породистых вороных лошадей. На козлах сидел человек с длинной черной бородой, в широкой черной шляпе, которая скрывала его лицо. Я смог разглядеть блеск очень больших глаз, казавшихся красными при свете фонарей, когда он повернулся к нам. Он обратился к кучеру: «Ты что-то рано сегодня приехал, друг мой». Возница, заикаясь, ответил: – Господин англичанин очень торопил, – на что незнакомец возразил: «Потому-то ты, вероятно, и посоветовал ему ехать в Буковину! Меня не обманешь, друг мой; я слишком много знаю, да и лошади у меня быстрые». При этом он улыбнулся, и луч фонаря осветил его холодный, жестокий рот, ярко-красные губы и острые зубы, белые, как слоновая кость. Один из моих спутников шепотом прочел своему соседу строфу из Леоноры Бургера: «Так, как быстро скачет смерть». Незнакомец, очевидно, расслышал эти слова, поскольку взглянул на говорившего с торжествующей улыбкой. Пассажир отвернулся, осеняя себя крестным знамением. «Подай мне багаж господина», – сказал незнакомец, и с необычайной быстротою мои вещи были вынуты из дилижанса и переложены в коляску. Затем я вышел, но так как коляска была закрыта, кучер помог мне взобраться, подхватив меня под локоть стальною рукою, – по-видимому, сила у него была необычайная. Молча дернул он вожжами, лошади повернули, и мы понеслись во мраке ущелья. Когда я оглянулся, то заметил при свете фонарей лошадей дилижанса, а оглянувшись вторично, увидел, как мои прежние спутники перекрестились, затем кучер щелкнул бичом, окликнул своих лошадей, и они помчались дорогой в Буковину. Как только они канули во мрак, меня охватило чувство одиночества и странный озноб; но на плечи сейчас же был накинут плащ, колени укрыты толстым шерстяным одеялом, и кучер обратился ко мне на прекрасном немецком языке: – Ночь холодна, сударь, а господин мой, граф, просил окружить вас вниманием. Под сидением приготовлена для вас фляжка сливянки – нашей национальной водки; если захотите, то легко ее достанете. Я не коснулся ее, но приятно было сознавать, что она под рукой. Я чувствовал себя немного странно, но не ощущал никакого страха и не сомневаюсь, что, имея возможность выбирать, без сомнения предпочел бы остановку этому ночному путешествию по неведомым дорогам. Коляска повернула на какую-то извилистую жесткую дорогу, тянувшуюся довольно долго, потом мы круто повернули и попали опять на прямую дорогу. Мне казалось, что мы попросту кружимся на одном месте; желая проверить свое впечатление, я отметил в уме определенную точку и убедился, что это так. |
