— Упаси боже! Я знаю об этом, да и не посмел бы никогда!

— То-то же! Так-то будет лучше, — добавил Эк. — А то тебе пришлось бы иметь дело с майором Вердером.

— Еще бы, уж будьте покойны, господин унтер!..

При этих словах Эк собрался было уйти, повторив, что он и его люди будут продолжать розыски между Перновым и Ревелем и что полицейские патрули получили приказ держать связь между собой.

— Вот и ветер подул с северо-востока, и начинает свежеть. Не помогут ли мне ваши люди установить крылья по ветру? Мне не пришлось бы возвращаться на хутор, и я остался бы здесь на всю ночь.

Эк охотно согласился. Его подчиненные вышли в противоположную дверь и, ухватившись за большой рычаг, повернули кровлю на катках так, что двигатель стал по ветру. Парусина на крыльях натянулась, зубчатые колеса заработали, и мельница стала издавать обычное мерное постукивание: «Тик-так, тик-так…»

Затем унтер-офицер и его подчиненные ушли на северо-запад.

Беглец не пропустил ни слова из их разговора. Он хорошо запомнил, что самые большие опасности подстерегают его в конце этого тяжелого пути. О его появлении в крае все уже оповещены… Полиция обыскивает местность… Отряды действуют сообща, чтобы изловить его… Стоит ли добираться до Ревеля?.. Нет, подумал он. Лучше идти в Пернов, это ближе… С потеплением и Балтийское море и Финский залив не замедлят вскрыться.

Приняв такое решение, надо было покинуть мельницу, как только стемнеет.

Однако как же это сделать, не привлекая внимания мельника? При установившемся сильном ветре мельница пришла в движение. Мельник пробудет здесь всю ночь. Нечего и думать о том, чтобы спуститься в нижний этаж и проскользнуть незамеченным в одну из дверей… А нельзя ли вылезть в слуховое окно, добраться до рычага, поворачивающего крышу, и спуститься на землю?..

Такому ловкому и сильному человеку, как он, стоило сделать такую попытку, хотя вал, несущий крылья, уже пришел в движение и можно было попасть между зубчатых колес. Ему угрожала опасность быть раздавленным, но все же следовало попытаться.

Лишь бы удалось выждать один только час — и уже будет темно. А что, если мельник вздумает подняться на чердак, если ему там что-нибудь понадобится. Есть ли надежда остаться незамеченным?.. Такой надежды нет, если это произойдет засветло, да и если даже стемнеет. Ведь мельник тогда придет с фонарем.

Ну что ж. Если мельник поднимется на чердак и заметит спрятавшегося там человека, тот бросится на него, повалит его на пол, заткнет ему рот. Если мельник будет сопротивляться, если вступит в борьбу, если будет опасность, что крики его могут услышать на хуторах, — тем хуже для него… Нож беглеца заткнет ему глотку. Не для того этот человек проделал такой долгий путь, превозмог столько опасностей, чтобы-отступить, чтобы не решиться завоевать себе свободу любой ценой?

И все же он не терял надежды, что ему не придется, расчищая себе путь, прибегнуть к такой крайности, как убийство. Да и зачем мельнику подниматься на чердак?.. Разве не должен он присматривать за быстро вращающимися жерновами, приведенными в действие большими крыльями ветряка?

Прошел час; слышалось мерное постукивание вала, скрежет зубчатых колес, завывание ветра, скрип размалываемого зерна. Сумерки, обычно долгие под этими высокими широтами, начали утопать во тьме. На чердаке стало совсем темно. Приближались решительные минуты. Путнику предстоял утомительный ночной переход — не менее сорока верст, — и надо было выйти, не мешкая, как только это станет возможно.

Беглец проверил, легко ли скользит в ножнах нож, который он носил на поясе, и заменил в шестизарядном барабане револьвера расстрелянные в схватке с волками патроны.

Оставалась еще одна трудность, к тому же немалая, — пролезть через слуховое окно, не зацепившись за вращающийся вал, конец которого, всаженный в механизм, подходит вплотную к слуховому окну.