— Спасибо, что пришли.

Ее ничем не проберешь. Она взглянула мне в лицо:

— Вы позаботились, чтобы его убили?

— Тима Коффи?

Она не сводила с меня взгляда, и я в сердцах ответил:

— Нет, конечно, нет. Господи, не валите все на меня.

Ридж посмотрела на Маргарет:

— Мне ее жаль.

Мои дипломатические возможности иссякли.

Она добавила:

— Вы же влюблены в молодую вдову, так ведь, Энн Коффи… или ее фамилия Хендерсон?

Я подумал, что Ридж позволила себе дешевый выпад, под стать дешевой одежде, и сказал:

— Это вы зря. Мне нравится Маргарет.

Ридж скривила губы — получилась довольно мерзкая гримаса, — повернулась, чтобы уйти, и бросила напоследок:

— Чему там не нравиться?

В Голуэе стало появляться все больше семей из Восточной Европы. Они бродили по улицам, и на их лицах застыло выражение потрясения. Отец в куртке из искусственной кожи, мать, идущая чуть позади, с огромными старыми сумками от «Данне», и дети в спортивных рубашках, сшитых под дизайнерские модели. Названия «Адидас» и «Найк» написаны на них с ошибками. Как раз такая семья проходила мимо, и я пригласил их:

— Покушайте.

Еще я притащил двоих пьяниц, которые уже явно перебрали. Налил им по большой порции виски, и они набили свои карманы бутербродами. Менеджер вскинул брови и взглянул на часы. Увиденное его мало утешило. Распахнулась дверь, и в облаке сигаретного дыма появился святой отец Малачи. Он прошел к стойке и заказал себе большую порцию ирландского виски. Я никогда не знал, действительно ли он так хорошо относился к моей матери, но он проводил ненормально много времени в ее обществе. В его ненависти ко мне я был уверен. Мы с Маргарет смотрели, как он подходит к нам. Он бросил презрительный взгляд на людей, поедающих бутерброды, и заметил:

— Ваши друзья, вне сомнения.

Я протянул руку, но священник, проигнорировав этот жест, воззрился на Маргарет:

— Вы, девушка, из Голуэя?

Девушка!

Ее голос снизился до того низкого тона, каким женщины разговаривают со священниками.

— Да, святой отец.

Малачи выпил виски. Щеки у него были красными. Он спросил:

— И что, во имя всего святого, вы делаете с этим клоуном?

Прежде чем Маргарет успела ответить, я сказал:

— Я благодарен за помощь, которую ты оказывал моей матери, но последи за своим языком.

Он повернулся ко мне и, забрызгав слюной отвороты черного пиджака, заявил:

— Твоя мать, да упокой Господь ее душу, наконец от тебя освободилась.

В обществе не принято давать по физиономии священнику. Возможно, многим бы хотелось, но запреты чтили. Я уже подумывал, не нарушить ли мне их, но, поразмышляв, полез в карман, достал бумажник и сказал:

— Хочу с вами расплатиться.

Его глаза заблестели, он почти обрадовался, что я дал ему этот шанс.

— Деньги! От таких, как ты? Да я лучше поеду в Англию, чем это допущу.

— Значит, нет?

Я услышал чьи-то шаги, повернулся и увидел сержанта Коха в черном костюме. Один из тех немногих людей из моего прошлого, кто все еще знался со мной. Он выдал классический вариант ирландского сочувствия:

— Мне очень жаль, что с вами случилась такая беда.

Я заказал ему выпивку, и мы пошли в угол бара и сели за столик. Я оглянулся и увидел, что Малачи предлагает Маргарет сигарету и держит в руке вновь наполненный стакан.

Кох спросил:

— Она легко умерла?

Догадываясь, что он имеет в виду мою мать, я ответил:

— Она ничего в жизни не делала легко.