|
И Троя стала сильным и богатым царством. В торговые дни на базар - перед высокими стенами города - ехали скрипучие арбы с хлебом и плодами; вероломные славяне с границ Фракии вели бешеных коней, знаменитых быстротой бега; приезжали на богатых колесницах хетты из Богазкея с товарами, сделанными по лучшим египетским образцам; фригийцы и лидийцы в кожаных колпаках гнали стада круторунных баранов; финикийские купцы с накладными бородами, в синих войлочных одеждах подгоняли бичами черных рабов с тюками и глиняными амфорами; почтенные морские разбойники, вооруженные обоюдоострыми секирами, приводили красивых рабынь и соблазнительных мальчиков; жрецы раскидывали палатки и ставили алтари, выкрикивая имена богов, грозясь и зазывая приносить жертвы. Со стен на суету базара глядели воины, охранявшие ворота. В городе были собраны неисчислимые сокровища, и слух о них шел далеко.
Эллада в те времена была бедна. Давно миновали пышные времена Микен, Тиринфа и Фив, построенных героями. Циклопические стены поросли травой. Земля неплодная; население редкое - пастухи, рыбаки да голодные воины. Цари Ахей, Арголиды, Спарты жили в мазанках под соломенными крышами. Торговать было нечем. Грабить у себя нечего. Торговля шла мимо Эллады. Оставались - легендарная слава прошлого, кипучая кровь, кидающаяся в голову, и необыкновенная предприимчивость. Цель была ясна: ограбить и разбить Трою, овладеть Геллеспонтом и повернуть купеческие корабли в гавани Эллады. Стали искать предлога к войне, а найти его, как известно, нет ничего проще. Впутали Прекрасную Елену. Подняли крик по всему полуострову. Позвали Ахиллеса из Фессалии, налгав, что отдадут половину добычи. Спросили Додонского оракула и поплыли на черных кораблях, чтобы начать медными звуками гекзаметра трехтысячелетнюю историю европейской цивилизации... С тех пор и поныне не нашлось, видимо, иного средства поправлять свои дела - кроме меча, грабежа и лукавства. Герои Троянской войны были по крайней мере великолепны в гривастых шлемах, с могучими ляжками и бычьими сердцами, не разъеденными идеями торжества добра над злом. Они не писали у открытого окна книг о гуманизме. Пароход повернул к западу, низкий берег стал отдаляться. Поль снова сел в шезлонг. "Суррогат, - подумал он и повторил это слово, - ложь, которой больше не хотят верить... Гибель, гибель неотвратима... Историю нужно начинать сызнова... Или..." Он усмехнулся, слабо пожал плечом, - это "или" давно уже навязывалось в минуты раздумий. Но за "или" следовало противоестественное: мир выворачивался наизнанку, как шкура, содранная со зверя. На палубе появилась кучка русских эмигрантов. Один, молодой, с наглыми, страшными глазами, дергаясь и почесываясь, следил за игрой дельфинов. - Попаду. Пари - хочешь? - спросил он хриповатым баском и потащил из кармана ржавый наган. Другой, бледный, с раздвоенной бородкой, остановил его руку: - Брось. Здесь тебе не Россия. И вообще, брат, брось шпалер в море. - Эгэ, брось... Сто двадцать душ отправлено им к чертовой матери... Его в музей надо... Двое захохотали невесело, третий зашипел: - Не орите... Капитан, кажется, задремал... Русские офицеры оглянулись на Поля и на цыпочках отошли подальше. Солнце легло на палубу, на лицо, - Поль задремал. Сквозь веки спящие глаза его видели красноватый свет... Как странно, куда же девалось море?.. (Так подумалось.) Как жалко, как жалко... (И он увидел...) Унылая осенняя равнина, телеграфные столбы, оборванные проволоки... Налетает зябкий ветерок... А лицу жарко... Внизу под горкой горят крытые соломой хаты без дыму, беззвучно, как свечи. Беззвучно стреляет батарея по деревне, ослепительные вспышки из жерл. Мрачны лица у артиллеристов... Это все свои - парижане... Дерутся за права человека... "О, черт!" (Поль слышит, как скрипят его зубы...) "Вы должны исполнить свой долг!" - кричит он солдатам и чувствует, как лошадь под ним прогибается, спина ее - будто сломанная, без костей. |
