— Затем случилось нечто странное.

— Что? — Марис едва дышала.

— Я уронил его, — сказал Линиус. — Руки тряслись, а оно было таким лёгким и эфемерным, что просто проскользнуло сквозь пальцы. Я его сразу поймал, без всякого для него вреда, но в момент, когда я трепыхался, чтобы схватить его на лету, я ощутил острый укол страха. Когда я снова держал его в руках, я мог поклясться, что оно стало больше, чем было мгновение назад.

В Древней Лаборатории Квинт шагнул к испуганному созданию:

— Не бойся меня, я тебя не трону.

— Не тронешь? Значит, ты не такой, как тот. Тот всё время делает мне больно. Ему нравится мучить меня. Держать меня взаперти. Потом он сердится и делает мне больно.

— Кто, профессор? — спросил Квинт.

— Он не вернётся? — ныло создание, его большие карие глаза переполнились слезами. — Ты не приведёшь его? Он такой жестокий. — Существо дрожало всем телом.

— Профессор? Жестокий? — Уже произнося это, Квинт вспомнил звуки, которые он слышал, когда впервые оказался у лаборатории: всхлипывания, тоненький крик.

Существо подалось вперёд и потёрлось мехом щеки о руку Квинта.

— Ты спасёшь меня, правда?

Квинт погладил его по плечам и по спине. Его уши горели от возмущения. Все его опасения, связанные с работой профессора, оправдались. Лаборатория была изощрённой камерой пыток, а он, Квинт, был невольным сообщником Линиуса. Он пощекотал существо за ушами:

— Да, малыш, я спасу тебя.

— Вскоре после этого, — продолжал Линиус, — я работал в лаборатории над свитками, принесёнными из Большой Библиотеки, отчаянно пытаясь классифицировать созданное мною существо. Был ли он странной разновидностью уже живущих существ или уникальным, созданным мною впервые за всю историю жизни? Я должен был определиться с этим.

Существо сидело в дальнем углу лаборатории, в тени. Его большие глаза постоянно следили за мной. Иногда наши глаза встречались, и я ощущал глубокое беспокойство. А существо при этом высовывало язык и пробовало им воздух.

Наконец, совершенно устав, я заснул. Спал я беспокойно, проснулся внезапно, в холодном поту. И увидел существо, держащее свитки. Оно поднимало их к глазам, как бы читая, — хотя я знал, что это невозможно. Когда оно увидело, что я проснулся, оно бросило свитки и заспешило обратно в свой угол.

Я стал собирать разбросанные свитки. Тут мою руку пронзила боль. Оказывается, под свитками лежал осколок стекла — кусок разбитой трубки. Из порезанной руки капала кровь. Преодолевая тошноту и какую-то дикую панику, я собрал свитки и ушёл. И последним звуком, который я слышал, покидая лабораторию, был звук его языка, как бы лакающего воздух.

Марис сидела с открытым ртом. Бунгус резко вздохнул. Все молчали.

— Этим не ограничилось, — вздохнул и Линиус. — Перед моими последующими посещениями оно передвигало стеклянные сосуды так, чтобы я на них наткнулся и разбил, или засовывало острые осколки стекла в рычаги управления, чтобы я порезался, сжимая их руками. Казалось, его радует вид крови.

Хотя я и старался не реагировать, моё беспокойство росло, иногда это был страх. И каждый раз, когда я ощущал страх, я видел, как это существо жадно облизывает свои тонкие губы и смотрит на меня своими большими немигающими глазами. Казалось, оно чувствует мои эмоции, вырастая и смелея с каждым днём.

Но я всё ещё отказывался верить, что допустил ошибку. Я хотел продемонстрировать существу любовь и заботу, чтобы и у него развились эти чувства. Но существо реагировало только на страх и боль. Иногда во мне брало верх возмущение, и однажды, когда оно разбило капиллярную трубку на острые осколки, которыми так любило мучить меня, я потерял голову и в диком гневе бросился на него.