Он приподнялся на локте и выписал пару рецептов. От усилия закашлялся.

— Это все, что мне нужно, Мэри. Ну и временами горячее питье… — Он вымученно улыбнулся. — Если не считать тебя.

Дело обернулось серьезнее, чем он предполагал. Десять дней он был очень болен: высокая температура, мучительный кашель. Мэри преданно его выхаживала, и для того, кто этому не учился, у нее все получалось на удивление хорошо. Вместе с тетушкой Минни она делала ему компрессы, варила питательный бульон, кормила его с ложечки телячьим студнем, перестилала постель, в полной мере проявляла практичность и домовитость, чтобы облегчить его страдания. При самых тяжелых приступах, когда ему требовался кипящий чайник, она по полночи сидела у его постели. Распорядок в доме, разумеется, был нарушен. Ели не вовремя, почти не спали, кое-как занимались лавкой. Уилли, вернувшемуся из лагеря, пришлось поселиться у Дональдсона, помощника пекаря. Когда в конце второй недели Мори сумел встать с постели и перебраться в шезлонг у окна, он смущенно извинился перед Дугласом за то, что причинил всем столько неудобств.

— Больше ни слова, Дэйви, — прервал его маленький пекарь. — Теперь ты член семьи. — Он улыбнулся. — Во всяком случае, почти.

Когда отец вышел из комнаты, подошла Мэри и, опустившись на пол рядом с креслом, крепко обхватила колено Мори.

— Никогда больше не говори, что ты обуза, Дэйви. Что, по-твоему, было бы со мной, если бы я тебя не выходила?

На его глаза навернулись слезы, он был все еще слаб.

— Какая же замечательная жена из тебя получится, Мэри. Не думай, что я не замечал всего, что ты делала.

Вскоре он начал выходить из дома, прогуливаться с Мэри по площади, сначала медленно, потом быстрее. Наконец он объявил, что здоров и хочет начать поиски временной работы, которая даст ему возможность продержаться ближайшие несколько месяцев. У него все еще покалывало в груди, не давая покоя, но об этом он умолчал. Пожаловаться сейчас означало проявить неблагодарность, а ведь эти люди столько для него сделали. Однако в следующий понедельник, когда он приехал на поезде в Уинтон, чтобы оставить свое имя в агентстве занятости медицинских работников, сильная боль вновь пронзила его, и он решил заглянуть в свое старое отделение — пусть его осмотрит Драммонд.

В Ардфиллан он вернулся поздно, и Мэри, которая обслуживала покупательницу в лавке, сразу уловила на его лице уныние. Едва освободившись, она подошла к нему и заглянула в глаза.

— Не повезло, Дэйви?

Он хотел улыбнуться, но попытка не удалась.

— По правде говоря, я так и не добрался до агентства.

— Что случилось, дорогой? — быстро спросила Мэри, понимая, что он явно темнит.

В эту секунду звякнул колокольчик на входной двери и вошел ребенок, чтобы купить сладкого печенья. Мори замолчал, радуясь паузе. Сколько же неудобств он им всем доставил, а теперь еще и это — что они о нем подумают!

— Итак, Дэйви? — Она повернулась к нему.

— Это трудно объяснить, Мэри… — робко начал он. — Расскажу обо всем наверху.

Как раз подошло время закрывать лавку. Мэри поспешно опустила жалюзи, выключила свет и проследовала за ним в дом. Там уже сидели отец и тетушка Минни. Он не знал, с чего начать, но ничего не оставалось, как открыть причину своего визита в больницу. Опершись локтями в колени, он не отрывал взгляда от пола…

— И вот, когда я туда добрался, профессор Драммонд сделал мне рентген… Оказалось, что левое легкое у меня поражено плевритом.

— Плеврит!

— Очаг небольшой, — сказал Мори, не упомянув слова Драммонда, настойчиво утверждавшего, что если запустить болезнь, то может начаться туберкулез.