Северин присел на корточки и открыл дверцы тумбочки, верхнюю и нижнюю. Нижнее отделение было пусто, в верхнее же было беспорядочно натолкано нижнее белье и носки, все, впрочем, почти новое и высокого качества, отметил Северин. Заглянул он и под кровать, ни чемодана, ни сумки, только в глубине, почти у самой стены что-то белело. Не поленился, достал, ухватившись рукой за спинку кровати. Развернул скомканный лист белой бумаги, весь исписанный и разрисованный с одной стороны. Чего там только не было, но … на дворе раздались громкие голоса — приехали, наконец-то, голубчики! Северин слегка разгладил лист, сложил его в четыре раза, засунул во внутренний карман пиджака и поспешил наружу. По дороге глянул на вешалку, скрытую дверью, — ничего. Тоже интересно!

Он вышел в прихожую, совмещенную с кухней. Бригада являла собой союз поколений: заслуженный пенсионер, судмедэксперт Аркадий Иосифович, фотограф Михаил, под пятьдесят, эксперт-криминалист Санёк, из недавних практикантов, и младший оперуполномоченный Максим, тоже из молодых. Объединяло их одно — смурное выражение лиц. Молча пожав всем руки, Северин с неопределенной интонацией сказал:

— Прокуратуры, конечно, нет. Задерживается. Ну и черт с ней. Приступайте, — он ткнул пальцем в сторону комнаты.

— Ты, что ли, натоптал? — недовольно спросил Аркадий Иосифович, останавливаясь на пороге.

Северин нисколько не обиделся ни на тон, ни на постановку вопроса. А тыканье вообще воспринял как награду, старый судмедэксперт обращался на вы только к людям, которые были ему лично несимпатичны, таких было подавляющее большинство.

— Я! — Северин склонил голову, как нашкодивший школьник. — Каюсь, натоптал, но ничего не затоптал. Пол-то вымыли, — пояснил он, — кстати, ты, Максим, пошуруй, найди, чем мыли, ведро, швабру. Может быть, коврики обнаружатся, а то странно: в прихожей лежит половик, а в комнате ничего нет, как-то не по-людски.

— Евгений Николаевич, а вы чего-нибудь касались в комнате? — вылез вперед Санек.

— Естественно, не касался, — обрезал Северин, — хотя нет, постой, спинки кровати коснулся, а еще… — он стал вспоминать, не облокачивался ли он на спинку стула, когда рассматривал стол с компьютером. Уверенности не было. Он огляделся вокруг и увидел оцинкованный рукомойник, блестевший чистотой, как и раковина под ним. Северин приложил обе ладони к поверхности рукомойника. — Вот тебе образчики, попрактикуйся, — сказал он эксперту-криминалисту, — и вообще, работайте, работайте! А я пойду, поброжу по окрестностям.

— Мать честная! — раздался голос фотографа, вступившего в комнату.

Северин отвернул кран на рукомойнике, вымыл руки, вытер их носовым платком, автоматически осматривая все вокруг. Крючок для полотенца справа от рукомойника был пуст, на полочке над ним стоял стакан с новой фирменной зубной щеткой и недавно начатым тюбиком Лакалюта, бритвы не было, она покойнику была ни к чему, рядом лежали два аккуратно свернутых полотенца, новых, не застиранных. Северин взял одно, развернул. Довольно большой прямоугольник плотного белого льняного полотна, расшитого красными петухами, как будто только что вышел из рук народной мастерицы. «Таким и утираться-то жалко», — подумал Северин, но все же повесил полотенце на крючок.

Перед домом монументом высился участковый, Николай Трофимович Федорчук, и всем своим видом выражал обиду на то, что его не пригласили внутрь.