Если бы Наташа хотела завести Северина, то лучшего способа она бы не нашла. Хотя почему — если бы. Вполне возможно, что и хотела. Мысли молодых девушек трудно понять, они их сами зачастую не понимают.

А тут еще Биркин невольно подлил масла в огонь.

— О, Евгений Николаевич, поздравляю! Наташа «дядями» не разбрасывается, это у нее как знак отличия для самых близких и уважаемых ею людей. Впрочем, я всегда подозревал, что она была влюблена в вас, в те времена, когда вы посещали наш дом.

— Нет, тогда я была влюблена в тренера по теннису, — без тени смущения сказала девушка, — а в Евгения Николаевича я влюбилась позже, когда он, как Онегин или Печорин, не помню, в общем, в этой обычной мерзкой мужской манере вдруг перестал нас посещать, демонстрируя мне холодность и равнодушие.

— Первая любовь не ржавеет! — воскликнул Биркин.

— Вторая, — поправила его Наташа, легкость, с которой она поддерживала разговор, показывала, что сердечная рана за прошедшую неделю полностью затянулась.

— Тем более!

А как первая любовь — она сердце жжет.

А вторая любовь — она к первой льнет, — пропел Биркин и обратился к Северину, — напомните, пожалуйста, Евгений Николаевич, как там дальше у Булата Шалвовича.

— автоматически продолжил Северин.

— Ты это не слушай, тебе еще рано! — сказал Биркин, обращаясь к Наташе. — И вообще, Евгений Николаевич пришел по делу, с портфелем, а у интеллигентного человека в портфеле всегда припасена бутылочка коньячку, не так ли, Евгений Николаевич? Вижу, что угадал, на крайний случай одолжил бы из своих запасов. Так что, Натхен, марш на кухню, руби бутерброды, и лимончик не забудь!

— Бутерброды я сделаю, но почему Натхен? Что за обращение! Не ожидала от тебя, дед, такого филологического ляпа. Грета — Гретхен, Лиза — Лизхен…

— Ната — Натхен, я прав, не спорь! Ты что, хочешь быть Наташхеном?

— Нет, это грубо, а вот Наталихен — звучит очень романтично, возвышенно и благородно.

— Благородно!.. Дорогая моя, Гретхенами и Лизхенами звали прачек и официанток, но никак не высокородных княжон.

Северин с улыбкой смотрел на дурачащихся деда и внучку. «Живут же люди! Нормальная семья!» — подумал он. Семья была, положим, ненормальной, но у Северина и такой не было.

Наташа обернулась со сказочной быстротой, Северин едва успел достать коньяк и листок из портфеля, а она уже была тут как тут.

— Что это у вас такое? — спросила она, вглядываясь в листок. — Ой, как интересно! Это вы из-за этого к деду пришли? Правильно! Только давайте на кухню пойдем, я уж там накрыла, там и посмотрим, и загадку вашу разгадаем, кстати, там и курить можно.

— Я не курю, — с улыбкой сказал Северин.

— Не обольщайтесь, Евгений Николаевич, она не о вас заботится и даже не обо мне, — сказал Биркин, подымаясь, — пойдемте, все равно не отстанет.

Выпили по рюмке. Биркин пососал кружок лимона, вытер пальцы о полотенце, протер на всякий случай стол перед собой и придвинул к себе листок.

— Как я понимаю, найдено на месте преступления, — заметил он, изучая рисунки.

— Убийства! — в возгласе Наташи прозвучали какие-то сладострастные нотки, живо напомнившие Северину давешнюю старушку.

— Непременно убийства, — согласился Биркин, не отрывая взгляда от листка, — мы с Евгением Николаевичем на мелочи не размениваемся.