Ему снова показали на экран. Сергей вздрогнул. На экране стояла его лесная нимфа. Та или крайне похожая на неё, что внезапно встретилась ему три года назад в лесу у дома. Сам не зная почему, он тут же послал на экран своё изображение, которое стало рядом. В это время дверь открылась, и вошли две обезьяны. В первой он узнал обезьяну с циркулем. Вторая обезьяна была одета в такой же голубой мундир, но с большим количеством нашивок. По тому, как остальные обезьяны встали и почтительно вытянулись, Сергей понял, что вошедший является их начальником.

Начальник что‑то просвистел, и конвоиры велели Сергею встать. Его повели по длинному коридору, затем поднялись на второй этаж и вошли в большую комнату, в которой Сергей безошибочно узнал операционную. Он весь напрягся. Намерения обезьян уже не вызывали сомнения. На одном из столов лежал человек. Он был такой же, как и Сергей, но значительно ниже ростом. Череп его был подготовлен к операции.

Сергей скосил глаза. Охранники стояли рядом. «Это хорошо. Вырвать бластер не представит труда», – подумал он. За секунду до прыжка его вдруг остановил засветившийся большой экран на противоположной стороне операционной. На нем появилось изображение обезьяны в красном мундире. Она сердито, как показалось, засвистела, обращаясь к начальнику, который стоял по стойке смирно и что‑то отрывисто просвистел в ответ. Красный мундир взглянул на Сергея и отдал отрывистое приказание. Сейчас же охранники дёрнули Сергея за руку и кивком головы показали. на выход. «Ага, операция откладывается, – понял Сергей, – что ж, это к лучшему. Надо осмотреться».

Осматриваться долго не пришлось. Если у Сергея и были какие‑то сомнения, то скоро рассеялись.

Он находился в самом обычном концлагере, знакомом ему до сих пор только по книгам исторического содержания. Когда‑то, ещё задолго до рождения Сергея, такие лагеря покрывали планету. Облечённые властью загоняли в эти лагеря недовольных. Впрочем, считал Сергей, это была только замена скрытого рабства, прикрытого хламидой законов, при которых любой человек мог быть жертвой произвола властей, на рабство, при котором носителем этой неограниченной власти мог быть любой охранник. Менялись только форма и условия существования, а сущность оставалась той же.

«Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой…»

– пришли в голову строки Пушкина…

Сергей горько усмехнулся. Казалось, что космические корабли, бластеры, психоэкраны, управляемые мыслью, – вещи несовместимые с концлагерями и опытами над людьми. Сергей вспомнил операционную. Фашисты, в литературе так назывались экстремисты конца XX века, могут носить не только коричневые рубашки и автоматы, но и космические скафандры и бластеры. На смену танкам приходят космические корабли, и фашизм выходит в космос, захватывает планеты и звёздные системы, насаждая везде концлагеря с колючей проволокой и вышками с прожекторами.

Какой‑то слюнтяй, вспомнил Сергей с раздражением прочитанную когда‑то книгу по социологии, – разглагольствовал о том, что технический прогресс неизбежно приведёт к демократии, социальной справедливости и всеобщему равенству. Нет, чем больше развивается техника, тем большей опасности подвергается человечество, ибо на смену автоматам и пулемётам приходят нейропаралитические газы, новейшая вычислительная техника, химические препараты, один укол которых делает человека безвольным; нейрохирургия, услужливые психиатры, угодливо превращающие каждого инакомыслящего в шизофреника. «Какое счастье, – подумал Сергей, – что человечество избежало подобной участи».

Утром каждого дня барак просыпался от воя сирены. Надо было быстро вскакивать и бежать на плац. Заключённые выстраивались в шеренги.