То есть самой разобраться с измышлениями Ларри Диггера.

Но что с собственным прошлым? Почему Стоуксы не приложили усилий, чтобы узнать о ней больше? Поначалу, наверное, просто боялись. Вдруг найдутся ее настоящие родственники и заберут их новую дочку. Но ведь прошло двадцать лет, а родители ни разу не поинтересовались, не всплыло ли хоть что-то у нее в памяти. Даже не спросили, не хочет ли она что-то выяснить. А как насчет гипноза, регрессивной терапии или чего-то подобного? Разумеется, отец как врач в курсе таких вещей.

Но все молчали, и Мелани пришла к неприятной мысли, что для Стоуксов тишь да гладь в семье являлись главным негласным приоритетом. Не дави слишком сильно, не говори слишком много. Не оглядывайся назад.

Такое впечатление, мисс Холмс, что вы многого не знаете о своей семье.

Интересно, задумалась Мелани, если эти слова передать домашним, что бы они сказали?

Ведь и она сама ничуть не лучше, и тоже старательно оберегает свою личную жизнь. Никогда не рассказывала подробностей своих отношений с Уильямом. Никогда не рассказывала об идеальном первом свидании, когда он повел ее на прогулку вдоль Чарльз-Ривер, и они яростно, почти взахлеб обсуждали, каково это – с детства осознавать, что от тебя отказались настоящие родители. Никогда не рассказывала о совместных выходных три месяца спустя, об идеальном уик-энде, когда они до четырех утра упоенно занимались любовью. Позже, пока все тело еще сладко ломило и саднило от секса, Мелани заметила кружевной бюстгальтер, завалившийся под матрас. Чужой бюстгальтер. Она уехала домой, понимая, что обручение закончилось, но никогда ни слова не сказала родителям. А потом, разорвав помолвку, просто сообщила, что не срослось. Ни больше, ни меньше. Родители, казалось, поняли, что она не нашла сил признаться отцу, насколько ей больно. Уильям был его идеей, в конце концов.

Больше никто никогда не упоминал о несостоявшейся свадьбе, и Мелани это вполне устраивало.

У нее свое прошлое, у родителей свое. Чем сильнее она размышляла об этом, тем меньше находила нечто зловещее и тем больше склонялась к основам человеческой природы. Маленькие секреты, мелкие проблемы личной жизни. Всего-то навсего. Если люди оберегают свое личное пространство, это вовсе не означает, что они сговорились принять дочь убийцы. Чушь полная.

Ларри Диггер – дурак.

Завтра она получит счет за телефон. Наверняка никто из домашних не звонил в Техас. Затем все они вернутся к прежней жизни.

А черные пустоты? А голос маленькой девочки и мольба вернуть ее домой?

Нет ответа. Ей двадцать девять. Она любит свою работу, любит свою семью и пользуется уважением окружающих. Неужели стоит всерьез заморачиваться своим происхождением?

«Не ты ли всю жизнь мучаешься вопросом, кто ты и откуда?»

Мелани вздохнула. В нынешнем смятенном состоянии рассудка ни до чего путного не додуматься. Необходима хорошая пробежка.

Она пошла наверх и невольно замедлила шаги, заметив, что дверь спальни приоткрыта и виднеются отражения крошечных огоньков, мерцающих на деревянной панели. И тут ударил запах. Аромат гардений, густой и приторный.

У Мелани не было ничего пахнущего гардениями.

Что-то… что-то снова нахлынуло. Колыхнулось в сознании. Круги в пустоте.

Толкнула дверь. В поле зрения попала кровать. Мелани оставила ее помятой в середине ночи, а сейчас желтые простыни расправлены, ручной работы фиолетовое одеяло идеально гладкое. Мелани никогда так не заправляла кровать.

– Мария? – прошептала она.

Нет ответа.

Взгляд упал на изножье кровати. И вдруг в голове взорвалась картинка.

Маленькая девочка держит красную деревянную лошадку. Маленькая четырехлетняя девочка сидит на полу бревенчатой хижины в лесу, прижимая любимую игрушку к груди.

Хочу домой, хнычет она.

Отдай мне игрушку, милая. Если отдашь…

Хочу домой!

Меган, прекрати ныть.