Они приходят с проблемами, выговориться. Недавно фээсбэшники были, а девчонка нагрубила. А их по шерстке надо, по шерстке, а потом — против.
— Поговорить с тобой хочу, — наклоняется ко мне джигит. — Скажи, я хороший человек?
— Да не знаю я.
Оля заходит в туалет. Я догадываюсь, что она звонит Лоле и просит меня забрать. Возвращается.
— Рустам, тебя девушка ждет! — напоминает Молли.
— Я православный. А сегодня Крещение, — говорит Игорь, и снова невпопад.
— Я тоже, — сообщает Оля и начинает: — Когда я была маленькая, родители говорили, мне надо в армию идти — любила командовать. Я хотела снайпером по контракту в Чечню, но меня не взяли. Такой у меня был в жизни период. То есть плохо мне было…
— И только из-за этого ты смогла бы выстрелить в человека? — спрашиваю я.
— Если бы он в меня стрелял, то смогла бы.
— Но ты туда и собиралась для того, чтобы в тебя стреляли.
— Вот именно, — тихо, но очень зло говорит Рустам.
— Чечня была чем-то далеким. И отец моего ребенка — он пограничник. Он не хотел об этом говорить. А я просила: «Давай, объясни, почему ты так себя ведешь». Хотела знать, что он там ощущал, почему стал таким, поэтому и пошла бы в снайперы.
— Все-таки какая несовместимость — быть снайпером и такой женщиной, — говорит Игорь.
Пауза. Девушки смотрят на него.
— Какой женщиной? — спрашиваю я.
— Это не то, что вы подумали.
— Я никого не хотела убивать. Но, в принципе, могла бы и убить, — Оля никак не выговорится.
— Один раз бы нажала и уже не смогла б остановиться, — говорит Игорь.
— Теперь вы понимаете, в чем сходство? — поворачиваюсь к нему.
— Рустам, уводи девушку! — зло кричит Молли: я их раздражаю.
Они поднимаются наверх. Игорь рассказывает о своей поездке на Байкал. Там жил отшельник, который после революции сел в позу лотоса, сказал: «Я больше не могу жить в таком мире» и прямо в этой позе ушел из жизни. Игорь похож на моего друга детства Петьку. Мне непонятно, зачем он пришел в бордель.
Через пять минут Рустам возвращается и, перекинув ногу через спинку стула, садится на него задом наперед. Он уже голый, только в полотенце, и мне все видно.
— Ниче, что я вот так? — спрашивает он меня.
— Мне все равно.
— Рустам, — говорит Молли, — ваше время вышло, два часа. Дальше вы не оплачивали.
— Но мы сидели, думали, — отвечает тот. — Ну, давай час уберем, бог с ним. Только не надо нас это самое…
— Вы же не просто думали. Вы два часа сидели, общались.
— Денег не жалко. Можем заплатить. Просто мы от души хотели, — грустно говорит Рустам, и понятно, что кавказские законы гостеприимства мешают ему понять: в салоне нет ничего бесплатного, денег стоит не только секс, но и просто общение.
— Давай не будем. Мы могли бы и с другими клиентами общаться, — напоминает Молли.
— Я только в душ успел, туда и обратно, — возмущается Рустам. — Город большой, можем уйти.
— Никто не держит. Рустам…
— Рустам! — спускается Оля, тоже в полотенце.
— Да-да, можно нам в лицо смеяться, — он снова наклоняется к моему уху, — а за спиной плеваться: тьфу, чичи-хачи! Я все это знаю и не кайфую на этой вашей кухне. |