Или как меня пытались приучить каждое утро ходить за молоком, когда приезжает машина. Т. е. в магазине то же самое молоко, но оно стоит на 2 копейки дороже, чем на разлив. И вот давай-ка ты вставай в 8 утра в воскресенье и отправляйся за километр, чтобы на морозе простоять в очереди целый час для того, чтобы купить бидон с молоком и сэкономить эти долбаные 6 копеек.

Моя мать постоянно занималась со мной «пиписькомерянием». Этой самой борьбой с собственным ребёнком и повышением собственной самооценки за счёт него. Я помню эту сакраментальную фразу, которую мне постоянно говорили и за которую, когда я слышу, как какая-то мамаша орёт её своему ребёнку, мне хочется просто взять бейсбольную биту, подойти и снести этой бабе пол черепа:

— ПОЧЕМУ У ВСЕХ ДЕТИ КАК ДЕТИ И ОДИН ТЫ ТАКОЙ УРОД???

Или «недотёпа, рассеянный, нетрудолюбивый, ленивый, неблагодарная скотина».

— Мы для тебя стараемся, в лепёшку расшибаемся, а ты, неблагодарная скотина, не помыл посуду (не помыл пол, не вынес ведро)!

* * *

Когда родители воспитывают детей, они не задумываются о последствиях того или иного своего поступка. У них весьма примитивное мышление на уровне «как в данный момент воздействовать на ребёнка, чтобы с гарантией никогда больше этого не происходило?». Им важна не положительная ситуация в общем и целом. Не чтобы прошли прыщи по всему телу, а чтобы данный конкретный прыщ больше не вылезал.

— Вырежем! И неважно, что там останутся шрамы! А если закрыт травм пункт, то вырежем сами кухонным ножом. Кухонного ножа нет — вырежем лезвием.

Они не задумываются о долгосрочных результатах своих поступков. Им важен результат здесь и сейчас. И поэтому процесс мышления происходит следующим образом:

— «Если в эту ночь перешли самураи границу у реки», то мы не будем посылать туда роту, мы сразу выстрелим из бомбильной артиллерии. Там, где были холмы — станет озеро. И неважно, что при этом на дно опустится ещё 3–4 деревеньки. Главное, что та кучка из десяти человек будет в кровавый туман.

Поэтому всем своим страхам и фобиям я обязан матери. Если бы она не была бы такой перестраховщицей, то у меня были бы нормальные отношения со сверстниками. У меня автоматически шли такие образы, как: «парень с папиросой — хулиган — бьёт меня». Это такая связка, которая с точки зрения здравого смысла абсолютно иррациональна. Но, поскольку ребёнок не оценивает и не может воспринимать мир с точки зрения своих аналитических способностей, то он воспринимает мир со слов родителей. Как они сказали «будешь водиться с парнями с сигаретами — будешь бит» или «пойдёшь вечером гулять — получишь ножом под ребро», так ребёнок и воспринимает.

У маман постоянно были психозы и гипертрофированный страх за мою жизнь. С одной стороны это конечно хорошо, в том плане, что это привило мне осторожность и почти крысиный нюх на опасность. Но с другой стороны это на определённом этапе сделало меня сильно трусливым, и я из-за своей трусливости сильно потерпел в жизни.

Родителей можно понять в том плане, что они хотят обезопасить жизнь своего ребёнка и сделать «как лучше». Получается «как всегда».

Когда я выходил гулять, это были такие скандалы по поводу того, что в 22.00 я должен был быть дома! Моя борьба с матерью и с тёткой растянулась на годы, о том, чтобы сначала отвоевать то, что сначала я мог приходить домой в 22.30, потом в 23.00 и т. д. Я тогда учился уже в 8–м классе, т. е. был достаточно взрослый мальчик. Многие, грубо говоря, в этом возрасте уже детей делают. А я воевал с тем, чтобы мне приходить домой не в 22, а хотя бы в 23, а при этом мои сверстники, и даже те, кто был младше меня, сидели на лавочке и до двенадцати и до полпервого и только потом расходились домой.