| Слушай, я не силен в этом. Сказали — сразу нельзя, значит, нельзя. — Как ты думаешь, директор знал, что произошло на самом деле? — Боюсь, что да, — Сириус помрачнел. — Правда, сейчас все мечутся и не знают, кому верить. Ты уперся и твердишь, что ничего не помнишь. Этот ненормальный Барти вопит, что тебе стерли память. Никто ничего не понимает. Седрик Диггори косвенно подтверждает слова Крауча, говоря, что видел, как ты кубок взял. А с этого момента прошло довольно много времени, прежде чем ты вывалился на лужайку перед трибунами. Где ты был все это время — загадка для всех. — Заметь, меня не было очень долго, и никто не всполошился, никто не принялся меня разыскивать, и директора это касается в первую очередь. — Почему вы мне ничего не сказали? — Сириус снова вскочил и начал метаться по комнате. — Я Снейпа убить готов! — Нельзя было. Знаешь, как раньше говорили? «Тайна может оставаться тайной, если о ней знают двое. Причем, один из них мертв». О том, что меня ждало, и так знало слишком много людей. — Ты мне не доверяешь, — крестный вдруг остановился и посмотрел на меня довольно обиженно. — Сириус, если бы я тебе не доверял, я не посвятил бы тебя в наличие у Лорда крестражей. — Да уж. Лучше бы я в неведении оставался, — проворчал Блэк. — Еще раз объясни, что ты сделал? — Профессор Снейп нашел старый ритуал воссоединения, — терпеливо, уже не в первый раз, объяснял я. — Теперь, чтобы выяснить, прошло все как надо или нет, нам нужно хотя бы один крестраж найти и убедиться, что тот пуст. — И где, по-вашему, я буду его искать? — Не знаю, — мы помолчали. — Профессор говорил, что Регулус был одно время ближе к господину, чем кто-либо другой. — Я практически не видел брата, — Сириус посмотрел на стену. Интересно, что он там видит? — Я знаю, у кого можно спросить. Крестный вышел из комнаты, а я снова взялся за перо, чтобы попытаться написать письмо Гермионе. Сложнее всего было начать. Я сидел уже часа два над абсолютно чистым пергаментом и не мог написать даже первую строчку. Все дело было в обращении. Я абсолютно не понимал, как мне следует к ней обращаться, чтобы не обидеть. После того, как я доковылял до больничного крыла и мадам Помфри увидела впечатляющий кровоподтек у меня на животе, меня сразу же уложили на кровать, а Гермиону выставили за дверь. После этого я девушку больше не видел, потому, что Барти Крауч, воспользовавшись присутствием журналистов, принялся орать о воскрешении своего господина. Меня практически сразу взяли в оборот, несмотря на протесты медведьмы, но я сразу же заявил, что ничего не помню. Так как я при любом раскладе являлся пострадавшей стороной, веритасерум ко мне не применяли, и я мог говорить то, что хотел. Вопрос «воскрес или не воскрес» волновал абсолютно всю магическую Британию, и директору сразу стало не до интриг. Что бы он ни замышлял и к какому результату ни пытался придти, ему помешало три вещи: я упорно молчал, Барти Крауч-старший был жив, так же, как и Барти-Крауч-младший. Ну не верю я, что Крауч мог так виртуозно сыграть старого аврора, что директор ничего не заподозрил. Так что директор знал, что готовится и к каким последствиям все это может привести. На это указывало еще и то, что меня действительно никто и не подумал искать. Не думаю, что это нормально: пропал участник Турнира, ну и Пресвятая дева с ним. Не знаю, на что был расчет, скорее всего на то, что Гарри Поттер, если ему удастся выбраться, сразу же начнет всем доказывать, что зло номер один опять с нами. Но мне ничего доказывать никому не нужно. Темный Лорд не иголка, не потеряется. Так что вернемся к письму. «Дорогая Гермиона»… нет, не так. Что значит «Дорогая»? Намек на то, что она слишком дорого мне обходится? Как же начать-то? И чтобы показать, что она мне не безразлична и не слишком наседать на неопытную девушку. — Мама сказала, чтобы мы расспросили Кикимера, — Сириус прервал мои эпистолярные потуги, ворвавшись в комнату, которую я как-то незаметно превратил в свой миниатюрный кабинет. |
