|
Дальше лежали бобовые поля, утыканные деревянными рогатками со свисавшими с них тяжелыми стручками, пламенел едкий атлийский перец, отливали изумрудом стебли земляных плодов, шелестели под ветром листья коки, грозили колючками кактусы. Эти посадки были последними; пробравшись сквозь них, путники взошли на крутой склон дороги, возвышавшейся над половодьем зелени на два человеческих роста. Тракт, мощенный белым камнем, уходил на восток, к Большим Болотам, и на границе их сворачивал к югу, в Хайан.
- Большой город, шумный, - неодобрительно произнес Иллар. - В лесу лучше, милостивый господин. - Стоит ли сравнивать их? - возразил Дженнак. - Лес зелен, а город пестр; у каждого свое назначение, и каждый поет своим голосом. - Попугай и в пышных перьях остается попугаем, а сокол в сером оперении - соколом, - пробормотал лазутчик. Они медленно шли по белой каменной ленте к двум насыпям, меж склонов которых дорога врезалась в город; на левом холме стояла сигнальная башня, и на плоской ее кровле Дженнак уже различал очертания солнечных зеркал и барабанов - больших, похожих на разрезанный пополам гигантский орех. Справа периметр квадратной насыпи был замкнут строениями из серого камня, с узкими бойницами и парапетом, выступавшим над стеной; то была крепость, охранявшая въезд в город. И в крепости, и на сигнальной башне суетился народ, но дорога была пустынной, и лишь один человек стоял посреди нее - рослый темнокожий воин, облаченный в доспех и опиравшийся на железный посох. За спиной его высилась колесница, запряженная парой быков, - в точности такая, как привиделась Дженнаку: просторный возок с плетенными из тростника бортами, украшенными по верху длинным узким шилаком. - Твой наставник! - с удивлением молвил Иллар. - Ждет! Ждет, словно вынырнул из твоего сна! Дженнак улыбнулся. Сердце его билось ровно, каменные плиты звучали под подошвами будто туго натянутая кожа звонкого праздничного барабана. Он вскинул руки в жесте приветствия и радости: - Да будет с тобой милость Шестерых, учитель! - Клянусь Хардаром! - услышал он в ответ. - Ты выглядишь отдохнувшим и крепким, мой балам! И довольным - как ягуар, задравший тапира! - Вот - мир, - сказал Дженнак, широко раскинув руки. - Лес, холмы, ручьи и радуга над ними, свист ветра и щебет птиц, мертвые камни и живые деревья… Вот снадобье, что лечит от любых горестей! Так? - он повернулся к Иллару. - Переживший печаль подобен лососю, миновавшему речной перекат… Так говорят в Тайонеле, мой господин. Кивнув, Дженнак огляделся: - Давно ждешь, наставник? - Третий день, балам. - А где люди? Почему дорога пуста, как циновка для трапез в хогане скупого? Грхаб ухмыльнулся: - Я видел, как вы появились из леса, и всех прогнал. Тех, кто копается в земле, и тех, кто ловит рыбу в море, и тех, кто торгует, и бродяг с солдатами, и всех бездельников! Даже правителя Тегума, желавшего расстелить перед тобой ковер из перьев, усадить на циновку наслаждений и усесться рядом в позе почтения… Ну, Хардар с ним! Пусть изучает киншу в своем дворце! - Ты всех разогнал? Зачем, наставник? Оглянувшись на Иллара, сеннамит вытянул мощную руку, схватил Дженнака за плечо, дернул к себе и прошептал: - Откуда мне было знать, каким ты выйдешь из леса? Койотом, поджавшим хвост? Обезьяной, растерявшей разум? Кайманом, что щелкает челюстями даже на гнилой пень? Я хотел поглядеть на тебя, балам. Поглядеть первым! Рот Дженнака удивленно приоткрылся. Значит, наставник хотел первым взглянуть на него… взглянуть и проверить, справился ли он с горем… не стал ли болотной слизью, не обратился ли в змею, жалящую правого и виноватого… Одисс, Ахау! Странные шутки ты шутишь над людьми! - Выходит, ты был озабочен моей сетанной, - произнес Дженнак. |
