И все же Унгир-Брен кое-что ведал о Землях Восхода - кое-что неясное и смутное, как записи в Книге Тайн, и зыбкое, как магическое искусство кентиога, делавшее зримыми видения, предчувствия, сны и далекие образы, то ли витавшие где-то в Великой Пустоте, то ли существовавшие в реальности. Вызывать эти миражи считалось занятием небезопасным, доступным лишь жрецам высшего посвящения, но риск Унгир-Брена не смущал. Другое дело, можно ль было доверять являвшимся ему фантомам?

    Привычным усилием он замедлил биение сердца, чувствуя, как ток крови становится медленным, вязким и плавным, словно течение Отца Вод вблизи Дельты. Жизненные соки, питавшие плоть старого жреца, тоже замедлили свой круговорот; конечности его похолодели, лицо обратилось в застывшую маску, подобную тем, что были развешаны на стенах хогана. Он будто бы приобщился к компании этил древних духов, свергнутых божеств, ставших демонами полтора тысячелетия назад; впрочем, магическое действо, свершаемое им сейчас, было таким же древним, как старые боги Эйпонны, и о нем не поминалось в Святых Книгах Чилам Баль. Люди - надо отдать им должное - кое-что умели и до Пришествия Шестерых!

    Пламя свечи померкло перед глазами аххаля, зато в бассейне вдруг всколыхнулись яркие сполохи, затмившие отражения звезд, взорвавшие тьму меж ними пучками молний; они разгорались, они пылали сильней и сильней, с каждым вздохом все больше напоминая серебристое зеркало - такое же, как стоявшее рядом с ложем, по правую руку от Унгир-Брена. Он мог бы вызвать мираж и в этом гладком стеклянном диске, и на любой блестящей поверхности, вроде стального лезвия или окованного бронзой шита, но вода лучше всего подходила для магических процедур. Жидкая, переменчивая и текучая, она покорялась желаниям аххаля с большей охотой, чем твердый металл, полированный камень или стекло.

    Зрачки Унгир-Брена расширились и окаменели, от щек отлила кровь; губы, шептавшие древние заклятья, сделались как первый знак алфавита Юкаты, похожий на открытый в удивлении рот. С каждым вздохом среди сверкающего водного зеркала все яснее, все четче проступало чье-то лицо, большое и бледное, как диск ночного светила в полнолуние. С каждым вздохом оно казалось все ближе и ближе…

    Но Унгир-Брен уже почти не дышал. Застыв подобно изваянию, он всматривался в странный облик, всплывавший перед ним в глубине водоема. Волосы - не темные и не черные, а подобные огню… Белесая кожа с россыпью желтоватых пятнышек у ноздрей и на щеках… Нос широкий, прямой, словно клюв ворона… Узкие скулы и узкие губы, резко очерченный подбородок, выпуклый лоб, чуть запавшие виски, большие оттопыренные уши… Но самыми поразительными все же были пряди волос над верхней губой и глаза: голубые, как майясский камень, как знаки Сеннама в Книге Тайн. Глаза и волосы! Голубое и огненное! И эта кожа - будто снег, на котором рассыпали золотые арсоланские диски…

    Но пара глаз в конце концов имеется у всякого живого существа, а вот шерсть человеческий облик не украшает, решил Унгир-Брен. Пожалуй, даже выглядит отвратительно! Человек тем и отличается от покрытой шкурой обезьяны, что есть у него брови и ресницы из коротких волос, поросль в паху - из средних, и длинные волосы на голове. А у этого человека - или зверя? - имелись еще одни брови, под самым носом! И кажется, с подбородка тоже свисали клочья огненных волос… Воистину, такого создания нет и не было в Эйпонне!

    Как, быть может, и в Землях Восхода, со вздохом подумал Унгир-Брен, выходя из транса. Сейчас древнее колдовство казалось ему забавной игрой, чем-то вроде фасита, которым в свободный час развлекались солдаты, ремесленники и рыбаки: бросишь палочки так - проиграешь, бросишь этак- выиграешь. Возможно, его видение истина; возможно, палочки, брошенные наугад.. Дженнак, кинну, сумел бы разглядеть побольше, но он слишком еще молод и едва обучен.