– Кажется, да. Почему Сокольников именно сейчас пришел с повинной? Что заставило его признаться, если все было тихо, Даниловых никто особо не искал, милиция его не беспокоила? Совесть замучила? Или что?

– Правильно, – Настя одобрительно кивнула. – Перерыв на кофе, и продолжим.

Она снова бросила взгляд на опись. Дальше пойдут постановление о производстве выемки, протокол выемки документов, какая-то справка, постановление о создании бригады, постановление о принятии дела к своему производству, ордер защитника… Ничего сложного. Если у Петра и будут вопросы, то чисто процедурные. А насчет защитника Сокольников, выходит, все-таки передумал, пригласил адвоката. Любопытно, почему отказался от него при первом допросе и почему изменил свое мнение. Неужто и впрямь совесть загрызла, и он пришел в милицию, имея твердое и непреклонное намерение во всем признаться, покаяться и смиренно принять положенное наказание! Он был честен, оправдываться, защищаться и уклоняться от ответственности не собирался, шаг совершил обдуманный и добровольный, поэтому изложил все детали и хладнокровно проверил правильность протокола. Никто его не бил, никто ему ничем не угрожал. Но через какое-то время Андрей Александрович одумался, опомнился, былая решимость испарилась, тут и защитник появился, и, если верить Петру, показания начали меняться. Хотя верить Петру, пожалуй, не стоит, материалы он не читал, а приговор только просмотрел по диагонали.

Впрочем, все это не имеет никакого значения. Что произошло? Как произошло? Почему? Да какая разница! Ее задача – документы и процессуальные действия.

За кофе, который они пили на кухне, грызя печенье, говорили о техническом прогрессе. Документы, собранные в первом томе, большей частью выполнены либо от руки, либо на пишущей машинке.

– Когда я вчера делал сверку, – говорил Петр, – то обратил внимание, что заключения экспертов напечатаны на матричном принтере, значит, у них компьютеры были, а у следователей, получается, не было? Почему?

– Бюджет, – неопределенно ответила Настя. – В девяностые годы даже зарплату далеко не всегда вовремя выдавали, что уж говорить о техническом оснащении. Сколько лет вам было в девяносто восьмом? Пять? Значит, об этом периоде вы имеете очень слабое представление. В то время люди жили не просто «иначе». Мы жили «принципиально иначе».

– Еще я хотел спросить… – Петр замялся. – Вчера вечером я, когда сверял опись с файлами, наткнулся на один документ, прочитал, ничего не понял и решил посмотреть в законе, что это за статьи, на которые следователь ссылается. И еще больше запутался. Документ про одно, а статьи закона как будто вообще про другое. Как так может быть? Следователь ошибся, не тот номер статьи указал?

О как! В законе он посмотрел! Интересно, в каком?

– В Уголовно-процессуальном кодексе, – недоумевающе ответил Петр. – Вы же сами мне велели в кодекс почаще заглядывать.

Да, велела, но кодекс ему с собой не давала. И где ж он его взял? Оказалось – в интернете. Ну ясное дело… Молодежь!

– Дорогой Петр, – сказала Настя, давясь от смеха, – вы смотрели в новый УПК, который принят только в начале двухтысячных. А в девяносто восьмом году вся страна жила по старому кодексу, существовавшему аж с шестидесятых годов прошлого века, правда, со множеством всяких демократических дополнений. Но все равно это совершенно другой кодекс, с другой структурой и другими номерами статей.