– Согласен, – сказал Адольф, у которого все равно не было запасного плана.

На следующий день в кафе «Моцарт», где стоял тошнотворный запах кислого молока с орехом пекан, состоялась встреча с Дорой. Он удивился: она оказалась его ровесницей.

– Ты привыкла позировать?

– Да, конечно.

– Сколько берешь?

Девушка назвала скромную сумму, что не внушило Адольфу доверия. Слишком молодая, слишком дешевая: у него появилось ощущение, что его надули.

Между тем Дора была хорошенькая, с белоснежной кожей и золотисто-рыжими волосами, но говорила со странным акцентом, причмокивала. Нос у нее покраснел от холода, пальто было курам на смех, а митенки безбожно рваные.

Провести ее в комнату, чтобы не заметила фрау Закрейс, оказалось так трудно, что Адольф поначалу просто забыл о своем страхе. Страх вернулся, только когда он запер дверь на ключ и понял, что сейчас девушка разденется перед ним. Он подбросил дров в печку, чтобы стало теплее.

– Можешь заплатить сейчас? – спросила она, снимая пальто.

Еще одна маленькая отсрочка, подумал Адольф, нашаривая в кармане монеты.

Оставшись в одном белье, она взяла деньги, сунула их в сумочку и посмотрела на Адольфа со смущенным видом.

– Я хотела тебе сказать… У меня есть одна проблема.

– Что? – вырвалось у Адольфа.

Он выкрикнул это слово. Потом, опомнившись, повторил тише, как будто девушка могла не слышать его крик:

– Что?

Он сразу догадался, что ему подсунули дрянной товар; он так и знал, что эта девушка с изъяном.

– Так вот…

Она колебалась.

В мозгу Адольфа одна за другой рождались догадки: у нее короста на теле, деревянная нога, это в первый раз, она не хочет позировать голой… Какая катастрофа его ждет?

– Я засыпаю, когда позирую.

Он не поверил своим ушам. Она указала рукой на дымящую печку:

– Это от тепла. Когда жарко, мне становится так хорошо, что я засыпаю.

И она как ни в чем не бывало скинула рубашку и осталась совсем голой.

Смущение парализовало Адольфа. Девушка дивной красоты смотрела на него умоляюще, как провинившийся ребенок, и за разговором почти не сознавала, что уже сняла с себя все. Не было никакой связи между этой грудью, ягодицами, животом, ляжками, лобком и встревоженным личиком, ничего общего между совершенным, женственным, складным телом и молящими глазами.

– Ну?

Она ждала ответа.

Адольф потерял нить разговора. Он вздрогнул и понял, что врач был прав: он не упал в обморок. Он улыбнулся, радуясь своей победе.

– Ну?

Лоб Доры морщился от беспокойства.

– Так все отлично! – воскликнул Адольф Г. – это относилось к его собственному состоянию.

Дора довольно вздохнула:

– Какую позу мне принять?

Адольф запаниковал. Даже в мечтах он никогда не представлял, что зайдет так далеко.

– Любую, выбирай сама, – промямлил он.

– Давай сначала лежа, тогда, если я засну, тебе это не помешает.

Она легла на кровать Адольфа и оперлась головой на руку.

Он устроился в углу и начал рисовать.

Всю жизнь я буду рисовать, писать и лепить женщин, думал он. Я нашел свое призвание.

– Не возражаешь попозировать сидя?

Дора не ответила. Она спала.

Адольф присел в изножье кровати и стал ее рассматривать. Как в своем вещем сне, он был рядом со спящей женщиной.

Как в своем вещем сне, он хотел коснуться спящей женщины.

Его рука как-то сама собой потянулась к телу, которое просило ласки: округлое плечо призывало ладонь, пухлая спина жаждала прикосновения, узкая талия требовала объятия, бедра хотели неги, ягодицы напрашивались на поглаживание.