К полуночи композиция была готова. Осталось нарисовать только буквы.

В шесть часов Непомук пришел принять работу.

Вытаращив глаза, раскрыв рот, он несколько долгих минут ошеломленно созерцал свою вывеску.

Адольф взглянул на него и обнаружил, что Непомук похож на большую сосиску, высокую и толстую сосиску без шеи, с маленькой головкой, одетую сосиску с торчащими из-под ворота волосками.

– Какая красота!

Слезы радости и умиления потекли по щекам мясника.

Смотри-ка, сосиска плачет, машинально подумал Адольф.

«Сосиска» раскрыла объятия и прижала художника к груди.

Непомук настоял, чтобы они вместе позавтракали. Адольф решил, что подкрепиться не помешает, ведь через два часа начнется первое занятие.

Он съел, ни разу не икнув, все, что поджарил на сковородках Непомук, но, когда попытался влить в себя глоток кофе, почувствовал, что задыхается.

Он за минуту добежал до самого дальнего угла сада, где его вырвало всей лавкой Непомука.

Никогда! Больше никогда! Решено. С этого дня он никогда больше не будет есть мяса. Он станет вегетарианцем. Навсегда!

Адольф помчался к фрау Закрейс, поспешно ополоснулся над раковиной, переоделся, но мерзкий запах падали по-прежнему преследовал его.

Он побежал в Академию.

На встречу с друзьями оставалась всего минута, уже прозвонил колокол, надо было подниматься в пятую аудиторию, мастерскую со стеклянным потолком.

В зале было жарко натоплено. Печка у покрытого подушками возвышения распространяла одуряющее тепло.

Ученики заняли места за мольбертами. Преподаватель раздал всем уголь.

Вошла женщина в кимоно, поднялась на подиум, развязала пояс и… скинула шелк на пол.

Адольф Г. не верил своим глазам. Он никогда не видел голой женщины. Ему было жарко, очень жарко. Она была красивая, гладкая, ни волоска на золотистом теле.

Как сосиска.

Эта мысль стала последней – Адольф рухнул на пол в глубоком обмороке.

Неделя пронеслась быстро, он и глазом моргнуть не успел. Конечно, пришлось ждать, но уверенность помогла ему прожить эти долгие пустые дни.

Сжимая в руке горячий и влажный билет, Гитлер ждет объявления результатов лотереи.

«Тому, в чьем сердце живет вера, дарована величайшая в мире сила». Эти слова, которые шептали губы обожаемой матери, послужили ему опорой, духовной пищей, равно как и пищей телесной: он постился и преодолел испытание провалом, он снова верит в себя и в свою судьбу.

Лотерейщик выходит на улицу и открывает прозрачную коробку: вот он, результат.

Сердце Гитлера ёкает. Он подходит ближе.

Он не понимает.

Где ошибка? На его билете? На афишке, которую держит лотерейщик? Ведь это ошибка, Гитлер точно знает: между ним, Небесами и его матерью был заключен священный пакт, гарантия выигрыша. Это компенсация за провал на экзамене в Академию художеств. Это же так ясно.

Но ошибка никуда не делась.

Гитлер двадцать раз прочел числа, сличая каждую циферку слева направо и наоборот. Все зря. Разница есть. Явная. Неубиваемая…

Гитлер становится тяжелым, свинцовым, холодным, бессильным.

Действительность взяла верх. Чары рассеялись.

Мир не сдержал ни одного из данных обещаний. Гитлер один на свете.

Он боялся следующего урока обнаженной натуры. Если ему снова станет дурно перед бесстыжей женщиной, все окончательно уверятся, что он – жалкий девственник-пуританин.

В свободные часы он запирался в своей комнате и перерисовывал обнаженных женщин из антологии гравюры. Так он приручал свое смятение. Рисуя бедро, изгиб груди, он ощущал наплыв эмоций, натягивавших ткань его брюк, порой даже доходил до экстаза, но в обморок не падал. Достаточно ли этого? Под защитой своего одиночества, стен своей комнаты и того факта, что его карандаш лишь воспроизводил линии, он худо-бедно владел собой.