Он знал, что должно пройти по крайней мере двадцать четыре часа, прежде чем ему удастся выяснить, что случилось, и это было невыносимо.

Со жгучей завистью он посмотрел на своего крестного отца, сладко спавшего в уголочке, - сэра Мерлина Рейда, известного путешественника, который и на девятом десятке продолжал заниматься изучением земель, теперь уже более исследованных, чем тогда, когда шестьдесят пять лет назад он начал путешествовать.

Мерлин прервал свое последнее путешествие на мулах по Центральным Кордильерам, чтобы присутствовать на этой свадьбе. Он никогда не был женат, так как не выносил женщин, а они его, и считал Джеймса своим сыном, а Крессиду и Гарриет своими дочерьми и поэтому, как он выразился, ни за что на свете не мог пропустить такого семейного торжества.

Для своих лет сэр Мерлин Рейд выглядел удивительно молодо. Он был подтянут, седые волосы все еще были густыми, глаза блестели. Он прославился своим умением торговаться и предавался этому удовольствию не только на суках, кашбах и прочих базарах мира, но даже в кассах Британской железной дороги.

- За этот галстук даю вам пять гиней, и это мое последнее слово, - обычно говорил он какому-нибудь обалдевшему молодому продавцу. Или: - Если вы думаете, что я заплачу вам двадцать гиней за удовольствие проехать двадцать миль, то вы глубоко ошибаетесь. Пятнадцать, и весь разговор.

Многие сдавались, другие смеялись, но так или иначе он покупал рубашку за полцены, а два фунта яблок по цене одного. Правда, ему никогда не удавалось убедить служащих Британской железной дороги или Лондонского транспортного агентства продать ему билет со скидкой, но лондонские таксисты часто ему уступали, особенно когда он рассказывал им о своих путешествиях, об исследовании неизвестных земель, о встречах с дикарями, и они затем пересказывали эти истории другим своим клиентам.

Глядя на Мерлина, Джеймс горячо завидовал ему не только потому, что тот сладко спал, но и всей его безмятежной жизни, лишенной комплексов и боязни сделать что-нибудь не так. Возможно, Мерлин и рисковал стать жертвой дикарей, нападения животных или суровых условий, но он никогда не испытывал чувства вины, угрызений совести, не знал измены друзей и не сожалел о загубленной жизни.

Затем Джеймсу пришла в голову мысль, что лучший способ снять камень с души - рассказать обо всем Тео, как он это делал не раз в трудные для себя времена. Он заедет к нему в гостиницу - этот паршивец наверняка будет там. Что, черт возьми, он сегодня там делает, решив провести столь важный для семьи вечер с этой малышкой, которая стала его женой? Джеймс усмехнулся, представив, что Тео мог сейчас делать со своей женой. Он обязательно должен поговорить с ним. Не сейчас, конечно, но завтра утром непременно. Утром, когда все будут заняты прическами, платьями и шляпами, он отправится к Тео и поговорит с ним. Он раскроет ему свою душу и спросит совета. Тео придумает, что делать. Тео всегда дает хорошие советы.

Тилли

Далеко в Париже Тилли Миллз вопреки своему желанию и здравому смыслу, сказала «да» Джеку Мензи, согласившись поехать с ним в «Ле Бьен Даш». Эта новая кинозвезда с лицом падшего ангела, по меткому выражению журнала «Арена», ко всему прочему пренебрегала правилами личной гигиены. Тилли понимала, что поступает опрометчиво, что вчера поздно легла, а сегодня рано встала, что у нее был трудный день, что если Мик Мак-Граф застанет ее там, то обязательно убьет, что она может попасть в газеты и тем самым расстроит Руфуса, но ей непременно нужно было чем-то занять себя, иначе она сойдет с ума, думая о том, что происходит сейчас в Англии.