|
Теперь же он видит, что «перестарался». И еще он сказал, что стилизовать – не значит лишь «впрыгнуть» в пушкинский размер и более или менее удачно разбавлять архаизмами современную бытовую лексику. Главное – обрести внутреннюю свободу, такое дыхание стиха, которое создавало бы у читателя впечатление легкости и вольности авторской мысли, фантазии, иронии… Да только где же возьмешь-то их – легкость и вольность?! Вот в чем печаль.
С этим он и ушел. А я тогда подумал, что могу обрести в его лице не просто автора, но единомышленника. Человека, осознающего предназначение и положение сатирика так же, как я. Второй вариант «Похождений Евгения Онегина» меня вполне устроил. На его основе – прежде чем приступить к репетициям в нашем театре – я подготовил моноспектакль, премьера которого состоялась в Риге, на гастролях. Потом была сделана запись на ленинградском радио (эта уникальная пленка и по сей день хранится в Ленинградском музее эстрады и у некоторых коллекционеров). Но завершить работу над спектаклем, увы, не удалось по обстоятельствам, как говорится, от нас не зависящим…» Здесь Райкин не прав: упомянутые обстоятельства вызвал сам Хазин, отдав свою поэму в журнал «Звезда». Там ее опубликовали в сокращении в разделе «Литературные пародии» (№ 10, 1946). Эта пародия была расценена властями города как издевательство не только над классиком русской литературы, но и над Ленинградом, где происходило действие поэмы. То есть, если Райкин не нашел в поэме ничего крамольного (вспомним его слова: «Это была остроумная, смелая и в то же время корректная стилизация… такой прием по самой сути своей не только не оскорбителен для классики, но и глубоко укоренен в традициях мировой сатиры»), то ленинградские чиновники оценили произведение Хазина иначе. В результате инсценировка оказалась неуместна. Итак, советская власть в августе 1946 года дала понять либеральной интеллигенции, что ее иллюзии относительно расширения демократии в стране в свете фултоновской речи преждевременны. И все же, несмотря на то, что в упомянутом постановлении по адресу критикуемых писателей применялись отнюдь не дипломатические выражения (Ахматова была названа «блудницей», а Зощенко – «пасквилянтом и пошляком»), однако это не стало поводом к суровым репрессиям. Например, Зощенко, хотя и исключили из Союза писателей (восстановят в 53-м), а также запретили выступать со своими рассказами на эстраде, но запрета на профессию для него не последовало. В 1947 году в «Новом мире» будут опубликованы рассказы Зощенко на партизанские темы. Он также займется переводами: переведет повести финского писателя М. Лассила «За спичками» и «Воскресший из мертвых». Что касается Ахматовой, то ее поначалу лишили тех привилегий, о которых мы говорили выше: карточек на питание, лимита на 500 рублей для избранных, пропуска в закрытый распределитель на Михайловской улице, талонов для проезда в такси на 200 рублей ежемесячно, оставив только дополнительную комнату, где жил ее сын. Однако уже спустя месяц (!) Ахматовой все отобранное восстановили, причем вернули даже рабочую карточку за пропущенный месяц.
Глава 4 До смерти Сталина
В 1946 году в Москве прошел II Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Председателем жюри на нем был известный теоретик эстрадного и циркового искусства, художественный руководитель Ленинградского цирка Евгений Кузнецов. В жюри ему помогали: Леонид Утесов (он же, как мы помним, входил и в состав жюри I конкурса), Сергей Михалков, Владимир Хенкин, Николай Смирнов-Сокольский, Тамара Ханум и др. Конкурс явил советской эстраде новых кумиров. Так, 1-ю премию на нем получили два артиста из Киева: украинец Юрий Тимошенко (1919) и еврей Ефим Березин (1919). Их дуэт появился на свет еще в 1941 году, когда они, закончив Киевский театральный институт, стали выступать на больших сборных концертах. |
