Тарас однако не угомонился, продолжая мучить девочек.

— До этой сцены, недели за две, я встречался с ним. Мы сидели вдвоем в кафе на Арбате. И он мне поведал такую вещь:

— Знаешь, Тарас, я написал книгу. Как видишь, мне всего мало, я лезу во все щели. Это не роман, а нечто мемуарно-документальное, порой, правда, менял фамилии.

— Поздравляю, — сказал я.

— И вот что случилось. Я хотел передать эту книгу крупному американскому издателю. И буквально неделю назад в Москве оказался славянист, профессор, тот, кто кроме прочего пишет рецензии в это издательство на книги на русском языке. У меня были связи и в издательстве и с ним. Они были готовы принять манускрипт. Этот профессор, Гарри, мы с ним запросто, как все равно янки, по-американски…

— Поздравляю, — опять поздравил я его.

— Так вот. Он взял манускрипт, прочел за два дня, и мы встретились. И как ты думаешь, Тарас, каково его заключение?

Я отвечаю, скромно так:

— Он заключил, что мало хулы на все и вся в России, включая собак, кошек и российских женщин.

— Как раз нет. Он не упирал особенно на хулу. Этот тип высказался так: «Книга слишком хорошо написана, и поэтому не пойдет. Мой друг, вы должны понять простую вещь: книги должны быть написаны плохо, тогда они дают прибыль. Понимаете, мой друг, надо уметь писать плохо. Плохо, плохо! Время хорошего и высшего — прошло. Пишите так, как будто вы лягушка, желающая заработать деньги. Когда пишете, думайте не о тексте, а о деньгах. Тогда вы будете свой парень. Манускрипт я вам возвращаю, в таком виде его никто у нас не будет публиковать. Ваше имя как художника, в Америке неизвестно, а Европа нам не указ.

Тарас тяжело вздохнул.

— Когда расставались, Роман заявил мне на прощание: «Я создам шедевр в литературе. Плевать на деньги. Главное бессмертие — чтобы ты потрясал умы на протяжении веков. А эти дьявольские, грязные, змеиные, мерзкие деньги — у меня и так их полно. И в Европе на счету. И я могу этой мерзостью подтираться, — и он вынул пачку зеленых, направляясь в туалет. — Хотя и для моего зада это оскорбительно, — промолвил он».

Я ему:

— Смотри, Роман. Самого святого касаешься. Учти, когда-нибудь посадят тебя за финансовое святотатство. Не говори никому.

И мы расстались. Я кончил.

В ответ раздался хохот.

— Ну, на этот раз ты нас развеселил этим Гарри. Хорошо бы его посмотреть, — сквозь смех заметила Лера.

Но вмешалась Алёна.

— Оставим этого Гарри… Тарас, при всем моем уважении к бреду, ты вел себя провокационно по отношению к Роману. В этой последней встрече…

— Вот тебе раз! Почему?

— Что за вопрос? Будто ты не понимаешь… Ну зачем было на него выливать все негативное мира сего: вырождение, низкий уровень искусства, падение, время великого прошло… Зачем? Это правда, но страшная и разрушающая. Но не вся правда. Эта адская тенденция, но есть и другое.

— Другое? — восхитился Тарас. — Расскажи!

— Да сколько я знаю удивительной, блестящей молодежи, талантов, искателей духа… Происходит разделение, сейчас в России рождается много детей с поразительными способностями, словно у них глаза открыты на всю Вселенную. Такого раньше не было!

— Знаю! Верю! — взвизгнула от радости Лера. — А ты, Тарас, своим особо безумным видом, интонациями возбудил самое возмутительное в нем.

— Через мучительство к свету! — заорал Тарас и выпил.