— Я Артур Иванович Лескопопулос. В городе меня все зовут греком, но мама у меня русская. Как вам наша кухня?

— Кухня у вас классная. Но объясните, почему с меня не хотят брать денег?

— Уважаемый Олег, мы знаем, что вы потеряли друга. И знаем еще кое-что, о чем я сообщать воздержусь. Я польщен, что вы оказали честь нашему ресторану, и прошу Вас и вашу спутницу быть сегодня моими гостями. — Проговорив все это, Артур Иванович чинно поклонился и отбыл в сторону кухни. Ира подняла бокал:

— За тебя. Видишь, ты знаменитость, и нечего скромничать.

Голенев снова достал расческу:

— Хотя я сам ничего не понимаю, ну и ладно. — И они выпили.

— Расскажи мне про своего друга? — Попросила Ира.

— Мы воевали вместе. Месяц с лишним назад я приехал сюда. Дима достал денег на мой проект. Теперь Димы не стало, а я не могу узнать, кому должен. Кого не спрошу, все отказываются.

— Ты его любил?

— Димку? Не знаю. Это слово не очень подходит. Можно любить свою руку или ногу? А вот когда тебе ее отрежут, поймешь, чего лишился…

На глазах Иры выступили слезы:

— Я поняла.

Скрипач Моня заиграл вальс и снова спустился к ним:

— Танцуйте. Это старинный вальс Маньчжурские сопки. Он звучал для воинов, которых уже мало осталось…

Они вместе поднялись и закружили по залу. С других столиков тоже стали подниматься пары. Скоро все свободное пространство зала заполнилось танцующими. Слезы на глазах Иры высохли.

— Где ты так научился танцевать вальс?

— В Суворовском училище. Там обучали бальным танцам.

— Ты окончил Суворовское?

— Да.

— Как ты туда попал?

— Из детдома.

— Ты сирота?

— Не совсем. У меня на родине остался друг, вроде брата. Его мама и для меня как родная.

— Он тоже с тобой воевал?

— Нет, мы вместе с детдома.

— Как же так? У него же мама?

— Тетя Галя ему не кровная мать. Она Тихона усыновила. Но, тетя Галя лучше многих родных матерей…

Скрипач закончил играть, но пары не расходились.

— Семь сорок! Выдай семь сорок, Моня. — Раздались голоса. Корзон поднес смычок к струнам, выдержал паузу и начал выводить мелодию. Сперва медленно, потом все быстрей и быстрей. Скоро смычка в его руках уже видно не было. Он словно растворился в воздухе, как лопасти вертолета. Заводная мелодия подхватила танцующих. Они устроили хоровод. Голенев не знал еврейских танцев, но Ира отплясывала рьяно, и он, как мог, поддерживал ее пыл. Пока они прыгали, официант успел убрать пустые тарелки и принес фрукты.

— Ты волшебник. — Улыбнулась Ира, усаживаясь за стол.

— Я учусь. — Ответил Олег и улыбнулся ей в ответ. И от этой неожиданной улыбки всегда серьезное и немного грустное его лицо помолодело, сделалось озорным и очень красивым.

— Как хорошо ты улыбаешься. Я первый раз за весь вечер заметила у тебя улыбку.

— Я редко улыбаюсь. — Признался Голенев и разлил вино им в бокалы: — Я хочу выпить за Митю.

Она вытаращила глаза:

— За какого Митю?

— За твоего жениха. Какой он молодец, что не прилетел тем рейсом.

— Дурак ты, и уши холодные. — Она вдруг рассмеялась.

— И хорошо. Нельзя же быть всегда умным.

— Ты еще и похвальбушка. — Она чокнулось с ним и прошептала: — Я пью за Митю.