Что же вызвало столь исключительный отклик? То, что малыш был такой милый? Может быть, отчасти это. Но в основном то, что улыбка младенца была не привычно быстрой и искусственной, а медленной, струящейся и неподдельной. То не была натянутая профессиональная улыбка агента бюро путешествий или контролера. То не была скользкая, льстивая улыбка попрошайки или носильщика. То не была лживая, застывшая улыбка официального лица или свойская улыбка торговца подержанными автомобилями. То была медленная, струящаяся улыбка, искренняя и неподдельная: я улыбаюсь тебе потому, что ты мне понравился.

Никто не говорил малышу: “Обязательно улыбайся незнакомым, особенно противным старикам вроде того, который сидит в очереди к врачу”. Младенец явно не видел перед собой вздорного, неприятного старикана. Он увидел в его лице нечто такое, что ему понравилось. И мы тоже можем так делать – видеть красоту в каждом лице (а ведь она действительно есть, если как следует присмотреться). И улыбаться ей.

Самое явное различие между настоящей улыбкой и дежурной – продолжительность. Настоящая улыбка медленна, по-настоящему нетороплива. Она расплывается по лицу. Кажется, она поднимается из самой глубины сердца, и, когда его переполняет радость от того зрелища, которое видят глаза, эта радость выливается в улыбку. Такая улыбка говорит: “До чего же мне нравится то, что я вижу!”

ПУНКТ 5

Медленная, расплывающаяся по лицу улыбка

Отныне никаких дежурных, универсальных улыбок. Я буду смотреть на каждого человека, видеть в нем красоту, и пусть улыбка ме-е-е-дленно поднимается из глубины моего сердца и расплывается по лицу.

Глава 7

Почему одни люди нравятся нам больше, а другие – меньше?

Несколько лет назад, когда моя подруга Дебора вместе с мужем Тоби и двумя дочерьми, четырех и пяти лет, переезжала из Нью-Йорка в Сан-Франциско, я помогала ей складывать белье и посуду. Дебора сказала мне, что волнуется: а вдруг Джулия и Люси не смогут подружиться с тамошними детьми?

– Послушай, Дебора, – возмутилась я, – ты, наверное, шутишь. Ты что же, думаешь, твои девочки начнут говорить новым подружкам с неподражаемым нью-йоркским акцентом: “А ну ззаткнись, ззанудда”?

– Нет, – возразила она. – Просто я хочу сказать, что они привыкли быть всеобщими любимицами. Все дети в детском саду любят с ними играть, а теперь им придется начинать все сначала.

– Начинать сначала? – переспросила я, желая ее по-дружески поддеть. – Понимаю. Как политики, которым нужно завоевывать сердца новых избирателей?

– Ну да, что-то в этом роде, – ответила она. – Я приложила массу усилий, стараясь научить их вести себя так, чтобы другие дети всегда хотели с ними играть. В Сан-Франциско им снова придется начинать все с нуля.

– Ты хочешь сказать, что прочитала им курс “Как добиться популярности”?

– Я была почти уверена, что ты назовешь это так, – ответила Дебора.

Я хихикнула, покачала головой и достала с полки еще несколько тарелок, которые нужно было упаковать. Разве таким крохам, как Джулия и Люси, не все равно, с кем из детей играть? Какие качества отличают всеобщего любимца от другой крохи, которая таковым не является? Я-то полагала, что в столь нежном возрасте у ребенка еще не может быть четко выраженной личности.

Я решила, что это просто очередная причуда Деборы. У нее всю жизнь были разнообразные пунктики: то рольфинг, то тантра, то холотропное дыхание, то метод Фельденкрайса, а во время беременности она заставила Тоби посещать какие-то нью-эйджевские курсы для будущих отцов.