Достал из чемоданчика свой прибор и вновь вернулся в домик священника. Тут он хотел попросить Машу, чтобы та отвезла его в район, где у него объявились вдруг срочные дела. Но эти «срочные дела» подкатили на «Мерседесе» к их домику, и в столовую вошли Тихон Щербатый и банкир Дергачевский. Банкир сразу же прошёл к Чубатому, сел у его изголовья. Заговорил решительно и заметно заикаясь, чего раньше с ним не было:
— Ты говорил кому-нибудь о нашем с тобой разговоре?
— Да нет, зачем же мне болтать об этом.
— Хорошо сделал. Ты молодец, а тех, кто в тебя стрелял, мы найдём и отдадим под суд.
Дергачевский оглядывал парня, искал на нём раны.
— Голову сильно повредили?
— Чуть задели. Доктор говорит, по касательной.
В этот момент в комнату вошел Тихон Щербатый, а за ним Борис Простаков. Он шёл сзади и «ударил» своей пушкой в затылок Щербатому. И прежде чем тот почувствовал в своей голове внезапную свежесть, будто мозги его обдало прохладным ветерком, Борис зашёл со спины банкира и пустил «автоматную очередь» в него. Тот тоже вздрогнул и взялся за лоб, точно по нему ползла пчела. Свежий ветер и у него лёгкой волной зашумел в районе затылка. Оба они, и банкир Дергачевский, и Тихон Щербатый, словно по команде поднялись и пошли в столовую. Здесь им предложили стулья, пригласили обедать, но они прошли один к одному дивану, другой к другому, и так же, словно по команде, заняли одинаковые позы: обхватили головы руками и локтями оперлись на колени. Сидели молча, не шевелясь. Доктор Пётр Петрович некоторое время смотрел на них, а потом решил, что им обоим сделалось плохо. Подошёл к Щербатому, тихо спросил:
— Что с вами?
Щербатый вздрогнул, уставился взором на доктора.
— Нет, нет, Пётр Петрович, со мной всё в порядке.
И поднялся, встряхнулся, но затем снова сел, но теперь уже привалился к спинке дивана и подобревшим, и даже счастливо весёлым взглядом смотрел на рабочих. И будто бы очнувшись от какого-то забытья, обратился с вопросом к Вячеславу Кузнецову:
— Вам нужны рабочие?
— Нет, не нужны. Мы, слава Богу, скоро заканчиваем стройку.
Банкир тоже сказал Кузнецову:
— Вам, конечно, нужны деньги. Деньги нужны всем, и вы мне не говорите, что это не так.
— Деньги бы не помешали, но вы же даёте их под процент. А у меня нет возможности отдавать деньги, а уж если с процентом…
— Не надо отдавать деньги, — воскликнул банкир. — Если епископ даёт вам деньги и не требует отдачи, то почему Дергачевский будет поступать иначе?.. Почему, я вас спрашиваю?.. Вы скажите, что тут ещё надо делать?..
— Ограда. Нам нужна хорошая ограда. У меня есть чертежи, и есть завод, который может сделать, но нет денег.
— Будет у вас хорошая ограда. Уже такая ограда, что вы оближете пальчики. Дергачевский, конечно, умеет считать деньги, но на храм мы найдём любую сумму. И пусть люди знают: Дергачевский верит в Бога, Дергачевский любит Бога, Дергачевский даёт ему деньги. Вы будете приезжать ко мне завтра и получите сколько надо.
— Да, да, — вступил в беседу Щербатый, — у меня тоже лежат в банке деньги, небольшие, но есть кое-что, вы заходите ко мне, и я тоже вам их отдам.
Рабочие удивлялись, недоумевали: поведение нежданных гостей, их щедрые посулы казались нереальными, не сообразовывались с их зверским видом, с которым они ворвались в столовую. И только один человек, сидевший за столом, понимал происшедшую с ними в одно мгновение метаморфозу, — это был Борис Простаков. Он ликовал, его лицо светилось от восторга. Для него был особенно важен тот примечательный факт, что созидательные лучи его прибора одинаково благотворно сработали на две совершенно разные генетические схемы человеческой психологии: на бурный, взрывной и склонный к добру характер донского казака, и на противоположную природу банкира Дергачевского. |