— Я бы не стал вас беспокоить, ваша честь, если бы вы не были всегда так добры к нам, а ведь вы такой большой ученый из самого Кембриджа!

Из Кембриджа. И этот странный раболепный тон… Пинчер невольно поморщился.

— Посмотрим, Тайди, что тут можно сделать, — произнес Пинчер более мягким тоном и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

Отец и сын Тайди прошли около сотни ярдов, когда Фэйтфул повернулся к отцу.

— А что там такое с Кембриджем? — спросил он.

— А-а… — Старший Тайди улыбнулся. — Ты заметил?

— Как только ты заговорил о Кембридже, его словно укусили.

— Это мое тайное оружие, можно сказать. Я давно это заметил. Наверное, он что-то такое натворил в Кембридже, о чем лучше никому не знать. Но он думает, что мне все известно. И нервничает. Таким образом я даю ему понять, что готов позаботиться о нем, если он позаботится обо мне.

— Но что там произошло?

— В чем его секрет? Понятия не имею.

— А разве тебе не хочется узнать?

— Мне это знать незачем. И даже лучше не знать. Меня касается лишь одно: когда я упоминаю о Кембридже, он делает то, что мне нужно.

Фэйтфул молча переварил эту порцию житейской мудрости.

Когда они подошли к собору Христа, отец велел Фэйтфулу зайти с ним в собор. Больше там никого не было. Собор был в их распоряжении, и Тайди повел сына туда, где висела длинная веревка, привязанная к колоколу, скрытому далеко в вышине; колокол сзывал прихожан на молитву. Тайди остановился около веревки и внимательно посмотрел на сына.

Джереми Тайди готовил свою маленькую лекцию много лет. И теперь пришло время произнести ее.

— Видишь этот канат, Фэйтфул? — (Сын кивнул.) — И что это такое? — продолжил его отец. — Просто кусок веревки. И все. Ничего больше. Человек может на ней повеситься, а может по ней взобраться куда-нибудь. Что до меня, сын мой, я сделал свою жизнь, дергая за нее. — Он немного помолчал и покачал головой, изумляясь странной простоте предмета перед ним. — Да, дергая за эту веревку, Фэйтфул, я заработал право жить на территории этого собора. А что дает нам это право?

— Привилегии, — ответил его сын.

— Привилегии, — повторил его отец. — Как и при соборе Святого Патрика или любом другом большом соборе Ирландии. А что такого особенного в привилегиях собора?

— Мы находимся под защитой настоятеля.

— Верно. Мы не отвечаем перед мэром Дублина, и перед королевским шерифом, и даже перед самим лордом-наместником. Огороженная территория собора — это нечто вроде маленького самостоятельного королевства, Фэйтфул, и здесь один бог и хозяин — настоятель. И мы наслаждаемся этими привилегиями. Мы почти свободные граждане. Я могу даже торговать, и при этом мне не нужно принадлежать к городской гильдии или иметь статус свободного гражданина города, а ведь за оба этих статуса нужно много заплатить. И я ничего не плачу дублинским гильдиям со своих доходов. — Тайди улыбнулся. — Я наслаждаюсь всеми городскими привилегиями, но налогов не выплачиваю. И все потому, что дергаю вот за эту веревку.

И действительно, у соборных служек было множество преимуществ. Как все подобные древние учреждения, собор Христа существовал сам по себе. Все, кто работал на него, от сторожей и певчих и до самых скромных подметальщиков и уборщиков мусора, находили в его укромных уголках убежище и хлеб насущный.