Лучше уж я составлю компанию вон тому кабальеро, скучающему в одиночестве. Я привык к просторам прерии и не люблю тесноты.
Он повесил ружье на дерево и подсел к мормону, поприветствовав его легким прикосновением к широкому полю своего сомбреро. Святой последнего дня аналогичным способом ответил на приветствие. Оба вели себя так, словно были совершенно незнакомы.
Хельмерс вошел в дом. Все остальные, побуждаемые естественной для них вежливостью, избегали в открытую глядеть на чужака. Это обстоятельство позволило ему шепнуть мормону:
— Что же ты не приехал? Знаешь же, как нам нужны известия.
«Мексиканец» проговорил эти слова на чистейшей английском языке.
— Мне не дают уйти, — ответил мормон.
— Кто же это?
— Вот тот проклятый ниггер.
— Это тот, что не сводит с тебя глаз? Какие претензии у него к тебе?
— Он утверждает, что я украл деньги у его хозяина, и собирается меня линчевать.
— Первое он, возможно, и угадал, но уж второе он должен выкинуть из своей башки, если не хочет, чтобы мы кнутами раскрасили его шкуру в кроваво-красный цвет. Есть новости?
— Да, шестеро искателей алмазов с большими деньжищами хотят пересечь Льяно.
— Тысяча чертей! Это нам подходит! Посмотрим, что у них в карманах. У последней жалкой компашки нечего было искать. Но тише! Хельмерс идет.
Хозяин возвращался с пивной кружкой, наполненной шнапсом. Поставив ее перед чужаком, он сказал:
— Вот, получите, сеньор! Вы, наверное, сегодня много времени провели в седле?
— В седле? — удивился незнакомец и вылил в себя почти половину содержимого кружки. — Разве у вас нет глаз? Или же, наоборот, у вас их столько, что вы видите то, чего на самом деле нет? Кто сидит в седле, тот должен иметь лошадь!
— Конечно.
— Так где же у меня лошадь?
— Видимо, там, где вы ее оставили.
— Valgame Dios! He стану же я оставлять свою лошадь в тридцати милях от вашей хибары, чтобы выпить у вас пойло, которое ни к черту не годится!
— Не пейте его, если оно вам не нравится! Впрочем, не помню, чтобы я говорил о тридцати милях. У такого человека, как вы, обязательно должна быть лошадь. Где она сейчас находится, меня не касается — это ваше дело.
— И я так думаю. Вам вовсе не стоит об этом заботиться. Поняли?
— Вы намереваетесь оспорить мое право позаботиться о лошади, попавшей на мою одинокую ферму?
— Вы меня боитесь?
— Ба! Хотел бы я посмотреть на человека, которого бы испугался Джон Хельмерс!
— Рад этому, потому что я как раз собирался спросить, могу ли я получить ночлег в вашем доме.
При этом он бросил на Хельмерса выжидательный взгляд. А тот ответил:
— Для вас в доме нет места.
— Черт возьми! Это почему же?
— Потому что вы сами сказали, что мне нечего о вас заботиться.
— Но не могу же я ночью отправиться к вашему ближайшему соседу, до которого я доберусь в лучшем случае к завтрашнему обеду!
— Ночуйте под открытым небом! Вечер погожий, земля теплая, и звездное небо будет для вас самым прекрасным одеялом, какое только можно вообразить.
— Так вы и в самом деле прогоняете меня?
— Да, сеньор. Кто хочет стать моим гостем, тот должен соблюдать вежливость.
— Значит, для того только, чтобы переспать в каком-то загаженном закутке, мне надо пропеть серенаду под гитару или под мандолину? Впрочем, как хотите! Мне не нужно вашего гостеприимства. Я везде найду местечко, где смогу подумать перед сном о том, что я скажу вам, когда нам снова придется встретиться. |