— Я могла бы быть звездой и оставаться собой.

— А вот и нет! Ты уж прости. — Старлиц изо всех сил замотал головой. — И думать об этом забудь! Это совершенно невозможно по определению.

Мелани выпятила нижнюю губу.

— Это все твои речи, твои мысли. Я уже хлебнула музыкального бизнеса и считаю по-другому.

Старлиц поскреб в затылке.

— Учти, Мелани, ты хочешь сама подлезть под гильотину, которая мигом покончит с твоей карьерой. Позволь тебя предостеречь. Превратиться в самостоятельную певичку, сочиняющую для себя песенки, — все равно что поставить на себе крест. Ты для такой жизни не приспособлена. Ты — сама нормальность. Ты посредственность.

— Согласна, я была нормальной посредственностью до того, как за меня взялся ты. С тех пор я проехала с выступлениями Польшу, Таиланд, Словению. Моя жизнь превратилась в сплошной кретинизм.

Старлиц тяжко вздохнул.

— Послушай, я хочу тебе помочь. Давай, я набросаю сценарий твоего будущего. Так ты лучше поймешь, что тебя ждет. — Он выпрямился и хрустнул суставами пальцев. — Начнем с выигрышной предпосылки: предположим, ты очень талантлива. Будем исходить из того, что ты исполнительница собственных песен с колоссальным музыкальным дарованием. Сообразительная, упорная, блондинка, родом из Калифорнии, скулы у тебя такие высокие, что за них не жалко жизнь положить. Ну, выигрываешь ты несколько премий «Грэмми», критики тебя обожают, твои записи расходятся лучше хот-догов…

— Да? — От интереса Мелани привстала. — До чего заманчиво звучит! Класс!

— Сними розовые очки: время не стоит на месте. Вкалываешь, вкалываешь, расходуешь себя, а потом внешность становится уже не той, голос пропадает. Глядь — а тебе уже сорок. Как женщина ты можешь рассчитывать прожить после этого еще целых сорок пять лет. И годы эти выглядят уже совсем не симпатично, детка. Ты будешь сидеть взаперти в своем замке в Малибу, жечь тайские палочки и малевать плохие абстрактные картины, чтобы совсем не сбрендить. Будешь бродить, от всех скрываясь, как Говард Хьюз, слушать старые альбомы Билли Холидея и размышлять, не сделать ли косметическую операцию.

Мелани пожала плечами.

— Но мне уже стукнет сорок! Я уже буду старой.

— Ничего подобного, какая же это старость? Просто с тобой будет покончено. Журналы уже на захотят помещать тебя на обложках. Твоя жаркая ночь — это ссора и увольнение горничной. Твоя поп-жизнь в прошлом, никто тебя не слушает, никто не покупает твои песни. Для искренних фолк— и рок-песен в исполнении стареющих миллионерш нет рынка сбыта. Тебе остается судиться с владельцами твоей торговой марки, ругаться с критиками, уволить агента и рекламщика. Претензий ко всем вокруг у тебя больше, чем у Сербии. Осталась ты одна, твои старые часы, твой худеющий кошелек. Разве это успех? А все потому, что ты выбрала путь настоящей поп-певицы! Все потому, что всегда сохраняла верность себе.

— Ты нарочно сгущаешь краски. Я так плохо не кончу.

Старлиц внимательно на нее посмотрел и пожал плечами.

— Действительно, ты права, Мелани. С тобой этого никогда не произойдет. Ведь у тебя нет таланта. Более того, у тебя неважное образование и не густо с мозгами. Но все это не беда! Ты молода, у тебя впереди еще шестьдесят долгих лет в новом веке. В «Большой Семерке» у тебя закружилась голова, но непоправимого вреда это тебе еще не причинило. Ты способна оставить этот мелкий эпизод позади.

От ужасного подозрения она побелела.

— Что ты имеешь в виду?

— То, как могло бы сложиться твое будущее. Как ты могла бы его выстроить, ни о чем не сожалея. Как много могла бы получить.