– Правда, знаешь, выглядит часто так, что в нее хрен поверишь. Но я в любом случае уже сто раз пожалел, что сделал это. Могу извиниться, если тебе станет от этого легче.
– А тебе? Тебе легче станет? Знаешь… – он так и стоял у двери, не давая Дуне выйти, а она была напротив и не приближалась, – есть такое выражение: «Делай что должно, и будь что будет». Наверное, ты выставил меня дурой. Наивной доверчивой дурой. Над которой стоит посмеяться. Вот только мне не стыдно, потому что моя совесть чиста. Понимаешь? Потому что в тот момент, прекрасно зная, что рискую, пуская к себе незнакомого человека, я знала также и то, что поступаю правильно. С человеческой точки зрения. Плюнув на все свои страхи, которые были. А они были, Иван. Поэтому мне и без извинений… легко. А вот как тебе?
– Господи, Дульсинея! Откуда ты взялась такая чистая и правильная, а?! Хочешь вынудить меня сказать, что мне стыдно?! Ладно, окей! – он поднял руки вверх, словно сдаваясь. – Мне. Стыдно. Последний раз мне было стыдно лет пятнадцать назад. Довольна?
– Довольна, – Дуня сузила глаза и смотрела прямо на его слегка покрасневшее лицо. – Думаю, теперь наш разговор закончен и я могу выйти… по направлению к складу?
– Я тебе не верю. Ты злишься. Тебе хочется меня ударить, – Тобольцев в одно мгновенье снова стал знакомым наглым автостопщиком и сложил руки на груди. – Валяй.
– Я не бью людей. Но могу подставить подножку, – предупредила Дуня. – А могу наступить каблуком на ногу. Сам откроешь?
– Подножку я уже оценил. Давай каблуком. Если росинанта не жалко. Или ты людей не бьешь, а лошадей можно?
Этот разговор никак не прекращался. Начинался какой-то фарс, от которого она стала уставать.
– Что тебе от меня надо, автостопщик? – спросила в лоб. – Мы уже все выяснили. Ты принес извинения, я их приняла. Тема закрыта. Что тебе надо еще?
– Да если бы я сам знал… – вздохнул он в ответ, да так непритворно, что впору поверить. Снова. – Ладно, тема и в самом деле исчерпана. И раз уж ты категорически не настроена пачкать об меня свои ручки и ножки – пойдем, провожу тебя к выходу из ресторана.
Как случилось все дальнейшее, Дуня так и не поняла. Видимо, зайдя в кабинет, Тобольцев не захлопнул дверь, а только прикрыл. Потому что кто-то вдруг внезапно толкнул ее со стороны коридора, и Иван полетел резко вперед, прямо на нее. Просто сшиб. Дуня упала куда-то назад и ударилась спиной о стол. О самое ребро. От боли на мгновение просто выключилась. Автостопщик по инерции приземлился сверху, но в последний момент успел упереться руками в столешницу и не придавить Дуняшу. Зато смахнул со стола бумаги, и они с шелестом летали теперь по всему кабинету.
– Простите, – прозвучал чей-то голос из коридора, и дверь снова захлопнулась.
Только открыв глаза и увидев прямо перед собой лицо все того же Тобольцева, Дуня поняла, что, наверное, какое-то время лежала с закрытыми, пытаясь унять боль.
– Мне надо, – прошептала, – как-то сползти вниз. Спина. Отойди, пожалуйста.
– Кажется, мы квиты, теперь я тебя уронил, – он еще шутил, помогая ей аккуратно спуститься на пол и придерживая за плечи. – Хотя я это не специально. И остальное тоже… не специально. Где ударилась, покажи. Это все ваши каблуки дурацкие – такие неустойчивые!
– Поясница, – сказала слабо. – Сейчас.
Иван тоже оказался с ней на полу и внимательно, даже встревоженно смотрел. А Дуня скинула туфли, встала на четвереньки, опустила голову вниз и постаралась расслабиться, снять нагрузку с позвоночника. |