«Гадкие лебеди» Лопушанского ― ответ братьям Стругацким сорок лет спустя. Братья, какой, собственно, прогресс? Вам казалось, что «будущее беспощадно по отношению к прошлому»? Это прошлое беспощадно. И никакому будущему оно тут не даст ни малейшего шанса. Вы думаете, вы всемогущи? Дудки. Сейчас вас польют реагентом, и ваш дождь, которым вы намеревались смыть с Земли всю гадость, прекратится. А вместе с ним прекратятся и загадочные мокрецы, любимые учителя наших детей. А самих этих детей, которых мокрецы выучили читать, летать и снисходительно посмеиваться над взрослыми, мы распихаем по больницам и заставим смотреть ток-шоу, а потом разучим с ними попсовые песенки. Вследствие чего они и зачахнут, обколотые нейролептиками. Это «Гадкие лебеди» в редакции 2006 года, где все события идут точно по канве книги. Только вот профессор Пильман, переехавший из «Пикника», скажет в самом начале идеалисту Баневу: «Поймите, они другие. И они враги».

Случилась, в общем, примерно та же история, что с Замятиным. Он написал «Мы» ― о прекрасном, в сущности, будущем и о мятежниках, отвергших эту утопию. А реальность переспросила: что? какая утопия? ась?! Тебе мерещились стеклянные небоскребы? А другую прозрачность, за колючей проволокой, не хошь? «Они думали ― будущее будет, ― горько говорил Лопушанский после премьеры. ― Что за шестидесятнические иллюзии. Да кто ж ему даст ― быть?!»

То, что Бондарчук после «9 роты» взялся за «Обитаемый остров», ― вовсе не следствие любви к блокбастерам. Он ведь еще в «Роте» нащупал тему все тех же Других. Вот афганцы ― и как с ними прикажете быть? Смотрят на тебя пристально, в любой момент пырнуть готовы ― без злобы, а просто за то, что ты не свой… В «Острове» та же коллизия: вроде бы надо спасти жителей наизнаночной планеты Саракш от Огненосных Творцов. Но тут встает вопрос: а надо ли? Ведь им же и так, собственно, хорошо!

В свое время «Остров» задавал самый колючий вопрос: ну хорошо, разрушил ты Империю, кончился уютный тоталитаризм ― а теперь? Что ты будешь делать со страной, еле очухавшейся после трехдневной абстиненции? Финал был открытый, в лучших «братских» традициях. И ни у Каммерера, ни у Странника не было никакой уверенности в том, что все это не кончится полным массаракшем. Мало вырубить лучевые установки. Надо как-то заменить мозги. После Шварца все повторяли, что надо убить дракона в себе. Но вот как бы это не убить заодно и себя?

Самый жесткий ответ дает новый фильм Германа. Герман в сценарии ничего не изменил, дотошно следуя средневековой эстетике Стругацких. Это Средневековье, каким оно было на самом деле: грязное, кровавое, вонючее, физиологичное, отвратительное. И вместо главного вопроса Стругацких ― как бы это спасти человечество? ― Герман ставит в итоге: а надо ли спасать такое человечество? Или это в принципе бесперспективно?

Это будет своевременный фильм. По нему выходит: человечество вполне заслуживает того, что с ним происходит. А ДРУГИМ выглядит как раз Румата Эсторский ― уверенный, что он на этой планете представитель высшего, прекрасного мира. Посланник «не имеющей названья державы», по Галичу. А державы-то и нет.