А достойны ли мы другой столицы? Отнюдь. И другой жизни, если вдуматься, не достойны. Просто одни призывают себя любить ― на почве все той же безальтернативности: «Я у меня один!» А другие, как я, предпочитают ненавидеть. Это, мне кажется, несколько перспективнее.

Впрочем, так и с жизнью. Я люблю ее ― от минуса, по контрасту со смертью. И ненавижу за то, что она у меня одна.

Свои наши

С «Нашими» что-то не так, но что ― объяснить очень трудно. Ниже будет предпринята честная попытка разобраться не столько в них, сколько в себе ― нечто вроде шульгинского «Что нам в них не нравится», где автор честно пытался объяснить себе и людям, почему он антисемит.

А чувства после очередного двухнедельного тренинга комиссаров на Селигере ― действительно смутные. Не зря даже сторонник движения Андрей Громов назвал свою статью в «Русском журнале» осторожно ― «Смутное чувство Селигера». Проблема вовсе не в том, что в центре лагеря висит плакат «Будет по-нашему». Звучит грозно, но даже Василий Якеменко не окончательно себе представляет, что значит «по-нашему», ― и слава Богу. И пятикилометровый кросс с утра, обязательный для всех, и факультатив по рукопашному бою (говорят, не особенно популярный) ― тоже не драма; физически развитые люди не всегда опасны. И то, что лекции на Селигере читали Павловский, Кураев и Рамзан Кадыров, ― не страшно, поскольку если бы их читали Михаил Касьянов, Гарри Каспаров или, не дай бог, Ахмед Закаев, ― чувство неблагополучия лично у меня было бы куда отчетливей. Что Россия во многих лекциях предстает окруженной врагами ― достаточно послушать Леонтьева или Маркова, ― так ведь эти лекции транслируются по телевидению регулярно, молодые от них и так не защищены; подозреваю, кстати, что Россия действительно окружена врагами, ― не потому, что этого хотят они, а потому, что так удобней ей и ее мобилизационным идеологам.

Мир ведь таков, каким мы хотим его видеть, а истину один Бог знает. Не пугают меня и откровенно безвкусные, на грани идиотизма акции по наведению чистоты и порядка в ближайшем городе Осташкове ― с консультированием осташковцев по вопросам правозащиты (к бесплатным молодым юрисконсультам обратилось аж тридцать человек; трудно жить в городе Осташкове). Попутно навели порядок в детском приюте, покрасили заборы, подмели ― метла издавна, со времен опричнины, была символом лояльности в России. И никогда, ни один российский лидер не призывал своих сторонников к насилию и кровопролитию. Не дураки же рулят. Скажем, символом грозного Третьего отделения ― прообраза ЧК и ФСБ ― был не только небесно-голубой мундир, но и носовой платок. «Чем более слез отрешь этим платком, ― сказал Николай Бенкендорфу, ― тем вернее будешь служить моим целям». На этом фоне метла и кисть «Наших» еще вполне невинны. Даже железная дисциплина в лагере, кажется, доставляла самим комиссарам массу удовольствия ― дети любят поиграть в войну, в штабе Тимура тоже была дисциплина. Когда вериги надеваются добровольно, они в радость.

Есть во всем этом еще один малоприятный аспект: «Нашим» все время внушают, что они элита. И будущая, и настоящая. Им говорят, что большинство их сверстников посвящают свой досуг алкоголю и разврату, и не бегают пять километров по утрам, ― а вот они бегают, и потому они лучше. Человеку вообще опасно думать, что он хороший и спасется, а все вокруг плохие и за это огребут; с такого миропонимания начинается любая секта. Самодовольство ― самый страшный из грехов, ибо именно через него приходят все остальные; но, положа руку на сердце, кого у нас сейчас не называют элитой? Откройте любой глянцевый журнал ― и узнаете, что элита у нас состоит из Ксении Собчак, Шахри Амирхановой и Ивана Панфилова; не думаю, что библиотекарскому сыну или учительской дочери так уж вредно иногда почувствовать, что настоящие хозяева страны ― все же они.