Заведующий отделом культуры погладил себя по седоватой бороде, протянул руку и бодро произнес:

— Мёллер. Извините, что пришлось подождать. Теперь понимаете, что у нас сейчас творится?

— Йельм, — представился Йельм, снял со стула пачку бумаг и сел.

— Йельм, — повторил Мёллер и уселся за свой заваленный бумагами стол.

Больше он ничего не сказал, но Йельм понял, что время еще не полностью стерло в памяти людей эпитеты “герой Халлунда”, “победитель убийцы грандов” и прочее. Стоит раз объявить кого-то героем, и ему уже не отделаться от этого ярлыка вовек.

— Примите мои соболезнования, — без предисловий начал Йельм.

Мёллер потряс головой.

— До сих пор не верится. Как это случилось? Информация, поступившая к нам, была, мягко говоря, лаконична. Что нам писать в некрологе? Хорошая старая формула: “После долгой и продолжительной болезни…”, насколько я понимаю, тут совсем неуместна?

— Его убили, — жестко сказал Йельм. — В аэропорту.

Мёллер снова потряс головой.

— В аэропорту… Какое несчастье! Я-то думал, Нью-Йорк теперь стал безопасным. “Новая модель” города. “Zero tolerance”, “community policing” и все такое прочее. Ведь он из-за этой дребедени туда и поехал!

— Из-за чего?

— Он должен был описать новый мирный дух Нью-Йорка и его культуру. Вот уж действительно ирония судьбы.

— Он успел что-то написать?

— Нет, он собирал впечатления. Он пробыл там неделю, еще неделя давалась ему после возвращения на написание статьи.

— Поездку оплачивала газета?

— Разумеется, — сухо ответил Мёллер.

— Ларс-Эрик Хассель работал у вас на ставке?

— Да, он почти двадцать лет был сотрудником нашей редакции.

— А-а, “поколение сороковых”.

Мёллер устремил на него испепеляющий взгляд.

— Это выражение у нас здесь не в ходу. Употребляя его к месту и не к месту, общество исказило его первоначальный смысл.

Йельм несколько секунд молча разглядывал Мёллер, потом не удержался и съязвил:

— Сколько же стоит издательству статья про новый мирный Нью-Йорк? Половину месячного заработка сотрудника, то есть тысяч пятнадцать, со всеми налогами и отчислениями, плюс дорога, плюс проживание — еще двадцать тысяч. Итого, тысяч пятьдесят, не так ли?

Мёллер помрачнел и пожал плечами.

— Так нельзя считать. Одни статьи стоят дороже, другие — дешевле. Что вас конкретно интересует?

— У Хасселя были контакты в Нью-Йорке? Друзья? Враги?

— Насколько я знаю, нет.

— Общались ли вы или кто-то из членов редакции с ним лично на прошлой неделе?

— Мы разговаривали один раз. Он тогда только что вернулся из “Метрополитена”, был очень доволен.

— Посещение “Метрополитена” входило в пятьдесят тысяч, выделенных на статью?

Тут Йельм почувствовал, что переборщил и должен срочно притормозить, если не хочет восстановить против себя Мёллера. Он попытался сменить тон:

— Нам нужно поговорить с его семьей. Каково было его семейное положение?

Мёллер глубоко вздохнул и посмотрел на часы. Молодой, но уже лысоватый человек ворвался в кабинет, помахивая какой-то бумагой.

— Извините, что прерываю. Время поджимает. Некролог Ларса-Эрика почти готов, осталось указать причину смерти. Или забьём на это? Но все-таки что-то написать надо…

Мёллер усталым жестом показал на Йельма и спросил:

— Так что нам написать?

— Что его убили, — ответил Йельм.