Никто из экипажа самолета не запомнил Эдвина Рейнолдса, никто не вспомнил ничего нового. Скорее всего, он ничем особенным не выделялся. Everyman, самый обычный человек, как многие серийные убийцы. Логично предположить, что тот, кто всего час назад изощренно пытал и убивал свою жертву, обязательно должен выделяться из общей массы, и даже если в руках у него нет окровавленного топора, взгляд не блуждает, а одежда и руки не испачканы кровью, он все же должен чем-то отличаться от остальных. Ан нет, ничего подобного, никто его не запомнил. Это само по себе давало пищу для размышлений.

Йельм представил результаты своего посещения редакции кратко и был весьма доволен формулировкой:

— Мнения о личности Ларса-Эрика Хасселя полярны.

На “Шерхольмене” Йельм очнулся от своих музыкальных грез, открыл глаза и посмотрел на соседей. Взгляд дамы продолжал сверлить его так, будто он был сам антихрист. Заставив себя не думать о ней, Йельм отвел глаза и уже хотел снова закрыть их, когда вдруг прямо напротив увидел Силлу.

— А кто сейчас с детьми? — вырвалось у Йельма. Он тут же прикусил язык, но было уже поздно.

Силла холодно посмотрела на него.

— Сначала здравствуй, — сказала она.

— Извини, — смешался он и поцеловал ее в щеку. — Я немного задумался.

С легкой гримасой она показала на уши.

— Ты кричишь.

— Извини, — повторил он, чувствуя себя полным идиотом, и вынул наушники.

— Детям, если ты помнишь, уже шестнадцать и четырнадцать. Они вполне могут побыть дома одни.

Йельм затряс головой и попытался рассмеяться.

— Все, прикусил язык, — сказал он.

— Поздно, — ответила она.

И все же лед был сломан. Это было одно из тех особенных мгновений, когда они не обращали внимания на недостатки и могли читать мысли друг друга. Редкий момент, когда привычка друг к другу не раздражает, а объединяет людей.

— Привет, — начал он еще раз и положил свою руку на ее.

— Привет, — ответила она.

— Ты где была?

— Купила занавеску для душевой. На старой уже появился грибок. Ты видел на ней черные пятна?

— Я думал, это от твоего жевательного табака.

Она улыбнулась. Раньше она смеялась его шуткам. Теперь только улыбается. Он не знал, почему. То ли она больше не находила его шутки смешными, то ли внушила себе, будто смех ей не к лицу.

Или так проявляется зрелость?

Он все еще считал ее красивой. Светлые чуть взъерошенные волосы, стрижка “под пажа”, сексуальная одежда. Годы отпечатались морщинками в уголках глаз, а не лишними килограммами на талии. Эти глаза умели видеть его насквозь, но в последнее время смотрели на него не слишком внимательно.

Йельму нравилось, когда его видели насквозь. Это понимание пришло к нему не сразу, но теперь он был в этом уверен. Чтобы увидеть насквозь, мало посмотреть на человека один раз, нужно приглядеться к нему внимательнее, а это люди делают редко. “Because first impressions last!” — против воли вспомнились ему слова из рекламного ролика.

— Что-то случилось на работе, — констатировала Силла.

— Давай про работу потом, — предложил он и улыбнулся.

— А что с губой?

— Увидишь по телевизору.

Они болтали всю дорогу до Нурсборга. Йельм постарался перевести разговор со своей работы на ее. Силла работала медсестрой в реабилитационном отделении больницы в Худдинге, и в запасе у нее всегда было множество трагикомических историй.