В ярмарочном балагане кошмаров толстяк обрушивает свой молот и звонит в колокольчик.

Билл с Гимпо окончательно впали в буйство. Сорвали с себя всю одежду и взгромоздились на стол. Билл достал из своего докторского чемоданчика какой-то сатанинский клубок из резиновых трубок и стеклянных шариков, поднял их над головой и принялся истово мастурбировать с применением подручных средств в виде разбитой бутылки.

– Клизму кто-нибудь хочет? – проревел он, такой же пугающий и напряженный, как классическая музыка. А потом сиганул со стола, подобно гигантской, облепленной копошащимися паразитами летучей мыши из какого-нибудь порноада, и совершил акробатическое приземление прямо на трепетный задик Наоми.

Дионисийское бешенство Билла и Гимпо заразило и всех остальных пассажиров, подвигнув их, выражаясь высоким стилем, на деяния разнузданные, непотребные и извратные. Вполне благообразные с виду мужчины и женщины принялись яростно обнажаться и испражняться у всех на глазах. Вагон затопили потоки пивного дерьма. Под шумок кто-то прикончил бармена. Водка и пиво текли рекой.

На полу расплескались озера блевотины, крови, дерьма и спиртных напитков. Я случайно ступил ногой в развороченный труп изнасилованной красотки и решил, что пора что-то делать. А то как-то все слишком разбушевалось. Обрывки видений: мигающий синий свет, заголовки на первых страницах бульварных газет, ужас-ужас, скрип виселиц на кругах ада, – вонзились гудящей стрелой реальности в мой выжженный мозг. Я выхватил полуживую поруганную Наоми из моря разлившегося говна. Она истекала кровью. Алые струи хлестали из ее оскверненных, разорванных сладких местечек: задницы, рта и пизденки. Лицо у нее раздулось, как перекачанный футбольный мяч.

Поезд подходит к какой-то станции. Останавливается. Опять появляется тот улыбчивый контролер, на этот раз – в сопровождении двух полицейских при оружии и дубинках. Полицейские, надо отметить, обряжены в очень даже стильную форму, и они с ходу набрасываются на нашего общего друга Bluebottle'a. Он пытается защищаться, мы тоже пытаемся защитить его от вопиющего произвола властей; но его безумие подтверждает его вину. Он почти добровольно подчиняется грубой силе, и его, поникшего и печального, выдворяют из поезда.

Человек-Медведь ржет как конь. Кажется, он сейчас не в состоянии ничего объяснить, и мы обращаемся за разъяснениями к трем манерным девицам с претензией на тонкий вкус, что сидят за соседним столиком. Похоже, что Bluebottle'a, поскольку он общепризнанный псих, приняли за зачинщика всех безобразий и ссадили с поезда в назидание всем нам.

– И как он теперь?

– Следующий поезд – через четыре часа. Может, он на него и сядет, – отвечает одна из девчонок.

М-да. Нам с Z и Гимпо немного стыдно. Все-таки из-за нас пострадал невиновный. Безобразия совершали мы, а ссадили его. Вот она, грубая и жестокая правда жизни. Напоминание о том, что лагеря смерти и тайная полиция, которая может в любую минуту вломиться к тебе посреди ночи, – это не кошмарные сны, а самая что ни на есть реальная реальность, для миллионов людей.

Впрочем, наш кризис реальности быстро проходит – как только поезд отходит от станции и тащится дальше в ночь (да, я заметил, что употребил слово «тащится», но поезда именно тащатся – объективно они могут «мчаться», но, когда ты внутри, то есть в поезде, у тебя все равно остается стойкое ощущение, что ты едешь на скорости не больше пятидесяти миль в час, и при стуке колес каждое «тук-тук-тук» воспринимается ухом отдельно, в отличие, скажем, от смазанного шумового фона, когда ты несешься в машине по скоростному шоссе).

Я, кстати, забыл упомянуть одну вещь – может быть, из-за общей растерянности организма, или, может, сперва я подумал, что эта подробность не стоит упоминания – но теперь я восполню пробел.