Есть еще одно обвинение против Г. П. Федотова: он интеллигент. По-видимому, то, что он «не национально мыслящий» и с «левым» уклоном, объясняется его природой интеллигента. Обскурантская реакция против революции превратила слова «интеллигент» и «интеллигенция» в ругательные. Особенно невежественная часть молодежи, которая не знает ни смысла, ни истории употребляемой терминологии, не сомневается в том, что очень плохо быть «интеллигентом». Но пора прекратить это безобразие. Что противополагается «интеллигенции»? Прежде всего органические сословия: дворянство, духовенство, купечество, мещанство и еще чиновничество. Русская интеллигенция имела немало недостатков, и в свое время я не раз ее критиковал, когда это еще не означало бить лежачего. Но сословия эти защищали свои корыстные интересы, погружены были в ограниченный быт, отличались рабьей покорностью перед сильными мира сего. Интеллигенция же по-своему искала правды и справедливости, боролась за достоинство человека, за свободу народа, не охраняла никаких классовых интересов и возвышалась над классовой ограниченностью. Правда, из русского дворянства XIX века вышли люди, поражающие своим бескорыстием, преодолевающие предрассудки и интересы своего класса, участники освободительного движения. Из дворянства вышли и творцы великой русской литературы. Но тогда они превращались в интеллигентов и сливались с интеллигенцией, в которой были выходцы из разных классов. Я более имею оснований гордиться тем, что я «интеллигент», то есть искал истины и правды, чем своим дворянским происхождением. Когда говорят, что православный должен быть «национально мыслящим» и не должен быть «интеллигентом», то всегда хотят охранить то старое язычество, которое вошло в православие, с которым оно срослось и от которого не хочет очиститься. Люди такой формации могут быть очень «православными», но они очень мало христиане. Они даже считают Евангелие баптистской книгой. Они не любят христианства и считают его опасным для своих инстинктов и эмоций. Бытовое православие и есть язычество внутри христианства.

Это язычество, давно утерявшее свою древнюю поэзию, защищается, как старая традиция, и оно именно противополагается гуманизму. В христианском смысле эта традиция не очень древняя, она, во всяком случае, не восходит до истоков христианского откровения, до первохристианства, до периода греческой патристики. Но в языческом смысле она очень древняя, она восходит к племенным культам, к культам домашнего очага, даже к тотемизму первобытных кланов. Любые предрассудки, любые бытовые привычки защищаются как священная традиция. Но нет никаких оснований утверждать, что всякая традиция хороша. Традиция может быть изменой, совершенной в прошлом, конформизмом с самым дурным человеческим рабством прошлого. Евангелие совсем не традиционно, оно направлено против традиционализма, оно революционно.

В истории сакрализовали всякую мерзость под напором «царства Кесаря», под корыстными социальными влияниями. Рабство, крепостное право, введенное в катехизис Филарета, деспотическая форма государства, отсталость научного знания – все было священной традицией. Нет таких форм рабства, деспотизма и обскурантизма, которые не были бы освящены традицией. Нет ничего ужаснее тех выводов, которые были сделаны в историческом православии из идеи смирения и послушания. Во имя смирения требовали послушания злу и неправде. Это превратилось в школу угодничества. Формировались рабьи души, лишенные всякого мужества, дрожащие перед силой и властью этого мира. Гражданское мужество и чувство чести были несовместимы с такого рода пониманием смирения и послушания. Отсюда и подхалимство в советской России. Русское духовенство, иерархи Церкви всегда трепетали перед государственной властью, приспособлялись к ней и соглашались подчинить ей Церковь.