Изменить размер шрифта - +
М. Карамзина «О Богдановиче и его сочинениях» («Вестник Европы», 1803,? 9–10; см.: Н. М. Карамзин. Избранные сочинения, т. II. М.-Л., «Художественная литература», 1964, с. 198–226).], забыв, что сказка Лафонтена если писана и прозою, то прозою изящною, на языке уже установившемся, без усечений, без насильственных ударений, что у Лафонтена есть и наивность, и остроумие, и грация, столь сродственные французскому гению.

 

Что же такое в самом-то деле эта препрославленная, эта пресловутая «Душенька»? – Да ничего, ровно ничего: сказка, написанная тяжелыми стихами, с усеченными прилагательными, натянутыми ударениями, часто с полубогатыми и бедными рифмами, сказка, лишенная всякой поэзии, совершенно чуждая игривости, грации, остроумия. Правда, автор ее претендовал и на поэзию, и на грацию, и на остроумную наивность, или наивное остроумие; но все это у него поддельно, тяжело, грубо, часто безвкусно и плоско. Выпишем для примера хоть то место, где Душенька подходит к спящему Амуру, с светильником в руке и с мечом под полою:

 

         Тогда царевна осторожно,

         Встает толь тихо как возможно.

         И низу, по тропе златой,

         Едва касаяся пятой,

         Выходит в некий покой,

         Где многие от глаз преграды

         Скрывали меч и свет лампады.

         Потом с лампадою в руках,

         Идет назад, на всякий страх,

         И с воображением печальным,

         Скрывает меч под платьем спальным;

         Идет, и медлит на пути,

         И ускоряет вдруг ступени,

         И собственной боится тени,

         Боится змея там найти.

         Меж тем в чертог супружний входит.

         Но кто представился ей там?

         Кого она в одре находит?

         То был… но кто?.. Амур был сам.

         Сей бог, властитель всей натуры,

         Кому покорны все амуры.

         Он в крепком сне, почти нагой,

         Лежал, раскинувшись в постеле,

         Покрыт тончайшей пеленой,

         Котора сдвинулась долой,

         И частью лишь была на теле.

         Склонив лицо ко стороне,

         Простерши руки обоюду,

         Казалось будто бы во сне

         Он Душеньку искал повсюду.

         Румянец розы на щеках,

         Рассыпанный поверх лилеи,

         И белы кудри в трех рядах,

         Вьючись вокруг белейшей шеи,

         И склад, и нежность всех частей,

         В виду, во всей красе своей,

         Иль кои крылися от вида,

         Могли унизить Аонида,

         За коим некогда, влюбясь,

         Сама Венера, в дождь и в грязь,

         Бежала в дикие пустыни,

         Сложив величество богини.

Быстрый переход