— Нет, не могу сказать, что я его жду.

Зик Норт ничего не ответил, но и не вошел в дом. Он не поблагодарил ее за то, что она ему сказала, но и не развернулся, чтобы уйти.

Скользнув по ее лицу, Зик окинул взглядом убранство погруженного во мрак дома у нее за спиной.

В приливе раздражения Челси отодвинула дверь до конца и отступила, чтобы он мог видеть все, что хотел.

— Вашего брата тут нет, мистер Норт. Кроме меня, здесь больше никого нет, как вы сами можете убедиться, если войдете в дом. И я никого не жду.

Его бесстрастный взгляд, от которого ей становилось не по себе, снова упал на нее и прошелся по длинному хлопчатобумажному кардигану и леггинсам. Этот взгляд при всем желании нельзя было назвать сексуальным, и Челси, сделавшая движение с намерением поплотнее запахнуть кардиган, заставила себя остановиться. В конце концов, можно подумать, что ее застали врасплох в ночной рубашке и халате. От этого безотчетного порыва она снова почувствовала раздражение.

— Вас я тоже не ждала, — огрызнулась она.

— Вы что, всегда открываете дверь посреди ночи всякому, кто позвонит, не спрашивая, кто там?

Подняв голову, она бросила взгляд на миниатюрную, работающую на батареях телекамеру, установленную с внутренней стороны входа, прямо над раздвижной дверью.

— Я узнала вас, посмотрев на экран.

Прислонившись к косяку, он перехватил ее взгляд и посмотрел на телекамеру. Челси наблюдала за ним.

— Ну как, одобряете мою систему охраны? — насмешливо осведомилась она.

— Классная система. — Он провел рукой по волосам, и на промокшую насквозь рубашку упали дождевые капли. — Но у меня имеются большие сомнения насчет тех, кого вы тоже могли бы признать. Ну, скажем, этого паршивого ростовщика, у которого вы выкупили саксофон брата.

У Челси вырвался протяжный вздох. Ах, да. Саксофон. Теперь ясно, что его сюда привело. Она ведь не вняла его категорическим требованиям не соваться в дела Билли, и ему это пришлось не по вкусу.

— Чего же вы от меня ждали? — спросила она.

Оставшись стоять под дождем, уперев руки в бока, убежденный в собственной правоте, он ответил вопросом на вопрос:

— А с чего вы решили, будто вам нужно что-то делать?

— А с того, что я ни на минуту не поверила обещанию ростовщика не продавать саксофон, пока Билли не сможет его выкупить. Саксофон для него очень много значит.

Не обращая внимания на дождь, продолжавший идти с прежней интенсивностью, он буравил ее взглядом, который, казалось, пронизывал насквозь.

— Я же просил, чтобы вы не совались в это дело, — тихо произнес он.

— Вы не просили. Вы приказывали и просто-напросто решили, что я выполню ваши приказания. — Она выпятила подбородок и расправила плечи, несмотря на сквозняк, от которого ей хотелось плотнее завернуться в кардиган и захлопнуть дверь. — Вы ошиблись.

— Да, черт побери, ошибся. Я решил, что у вас хватит ума не шататься по темным закоулкам позади ипподрома в Саратоге, выкладывая кучу денег грязному ростовщику, который так увяз в аферах, что от одной мысли об этом свихнуться можно. Я случайно узнал, что вы выложили сумму, впятеро больше той, что брат выручил за саксофон. В результате поползли слухи, что у Билли завелась подружка, которая готова выручить его из беды, только свистни. Вы знаете, чем это для вас чревато, уважаемая?

Показная храбрость Челси вмиг улетучилась, сменившись очередным приступом раздражения.

— Не понимаю, почему это должно быть чем-то для меня чревато. Мы ведь даже телефонами не обменивались.

— А вам и ни к чему. Ваш номер есть в справочнике. Свой нынешний адрес тоже можно было ему не давать.