– Мне все кажется, будто за нами следят. Чьи-то глаза неотступно буравят нас, а уши улавливают нашу беседу. Что скажешь на это?

– Женщины более эмоциональны, поэтому им всегда невесть что кажется. Что касается меня, то, во-первых, я ничего не заметил, а во-вторых, увидел харчевню прямо на нашем пути. Не хочется возвращаться во дворец и садиться за стол с казенным обедом и дежурными фразами. Где еще побеседовать по душам, как не здесь? Во всяком случае, тут нет слуг и некому перед тобой лебезить, а трактирщику вряд ли придет охота заглядывать тебе в рот. Словом, непринужденная обстановка – лучшее, что можно вообразить.

И Ноэль указал на двухэтажный дом с вывеской, на которой охотник нацелился стрелой в большого синего зайца, поднявшего лапы.

Сытно пообедав, оба встали из-за стола. Агнес вышла, а Ноэль задержался: ему вздумалось поинтересоваться у трактирщика, по случаю какого празднества их город столь наряден и чисто вымыт. Атмосфера других городов, в которых он побывал, не вселяла особой жизнерадостности.

Агнес это совершенно не трогало, и она, вскочив в седло, стала ждать брата на улице. И тут ей снова показалось, будто кто-то незримый присутствует рядом и пристально смотрит на нее, причем сзади и вполне открыто, не прячась. Положив руку на рукоять меча, она стремительно обернулась и от неожиданности даже привстала в седле. У крупа коня, левее, стояла преклонных уже лет женщина, похожая на нищенку. На ней было рубище, как на монахах, на голове капюшон, скрывающий лоб и часть лица. Но не глаза. Они были устремлены на всадницу.

– В чем дело, любезная? – спросила Агнес, грозно глядя на незнакомку сверху вниз. – Отчего ты следишь за мной, а теперь подходишь так близко, словно тебе есть что сказать мне, причем весьма важное. Говори же, если так.

Но старуха молчала, только с любопытством глядела на высокородную госпожу верхом на лошади, разглядывая ее с головы до ног. Все же она пыталась что-то произнести, это было заметно, но не решалась то ли из боязни, то ли не находя слов. Глаза ее искрились надеждой, она по-прежнему не сводила их с всадницы, и та, догадавшись, протянула ей золотую монету.

– Возьми, ведь ты нищенка, как я понимаю. Чего же молчишь тогда? Так и без куска хлеба останешься.

– Прости меня, вельможная госпожа, – не кланяясь и подходя еще ближе, с легким акцентом проговорила, наконец, незнакомка, – но не это мне от тебя нужно.

– Не это? – удивилась Агнес. – Что же тогда? Ведь я вижу, ты хочешь о чем-то попросить, но не решаешься. Уж больно робка для нищей. Впрочем, кажется, ты не из этого стада, если не берешь монету.

– Я не нищая, – ответила старуха голосом, в котором послышались нотки оскорбленного самолюбия, – и если я подошла к тебе, то вовсе не за тем, чтобы вымолить подаяние.

– Чего же тебе надо?

– Спросить хочу. Не сердись, когда задам свой вопрос. Поверь, это не из праздного любопытства. Словом… – ее голос неожиданно приобрел оттенок мольбы, – ответь, госпожа, коли не сочтешь это для себя слишком затруднительным, кто тот господин, что приехал с тобой, чью лошадь ты держишь за узду? Христом Богом молю тебя!..

– Спрашиваешь, кто он? – Агнес усмехнулась и ответила громко, не без гордости: – Мой брат!

– Похоже… очень, – согласилась женщина, виновато улыбнувшись и неожиданно промокнув платком уголки глаз. И быстро спросила еще, словно боясь, что ее больше не станут слушать: – А как его имя, не скажешь ли?..

– Вот еще, зачем тебе это? – передернула плечами всадница.