Изменить размер шрифта - +
Турбин, сидевший сначала на диване, тотчас же заметил, в чем дело. Лухнов не глядел вовсе на улана и ничего не говорил ему: только изредка его очки на мгновение направлялись на руки улана, но большая часть его карт проигрывала.

 

– Вот бы мне эту карточку убить, – приговаривал Лухнов про карту толстого помещика, игравшего по полтине.

 

– Вы бейте у Ильина, а мне-то что, – замечал помещик.

 

И действительно, Ильина карты бились чаще других. Он нервически раздирал под столом проигравшую карту и дрожащими руками выбирал другую. Турбин встал с дивана и попросил грека пустить его сесть подле банкомета. Грек пересел на другое место, а граф, сев на его стул, не спуская глаз, пристально начал смотреть на руки Лухнова.

 

– Ильин! – сказал он вдруг своим обыкновенным голосом, который, совершенно невольно для него, заглушал все другие, – зачем рутерок держишься? Ты не умеешь играть!

 

– Уж как ни играй, все равно.

 

– Так ты наверно проиграешь. Дай я за тебя попонтирую.

 

– Нет, извини, пожалуйста: уж я всегда сам. Играй за себя, ежели хочешь.

 

– За себя, я сказал, что не буду играть; я за тебя хочу. Мне досадно, что ты проигрываешься.

 

– Уж, видно, судьба!

 

Граф замолчал и, облокотясь, опять так же пристально стал смотреть на руки банкомета.

 

– Скверно! – вдруг проговорил он громко и протяжно.

 

Лухнов оглянулся на него.

 

– Скверно, скверно! – проговорил он еще громче, глядя прямо в глаза Лухнову.

 

Игра продолжалась.

 

– Не-хо-ро-шо! – опять сказал Турбин, только что Лухнов убил большую карту Ильина.

 

– Что это вам не нравится, граф? – учтиво и равнодушно спросил банкомет.

 

– А то, что вы Ильину семпеля даете, а углы бьете. Вот что скверно.

 

Лухнов сделал плечами и бровями легкое движение, выражавшее совет во всем предаваться судьбе, и продолжал играть.

 

– Блюхер, фю! – крикнул граф, вставая, – узи его! – прибавил он быстро.

 

Блюхер, стукнувшись спиной об диван и чуть не сбив с ног гарнизонного офицера, выскочил оттуда, подбежал к своему хозяину и зарычал, оглядываясь на всех и махая хвостом, как будто спрашивая: «Кто тут грубит? а?»

 

Лухнов положил карты и со стулом отодвинулся в сторону.

 

– Этак нельзя играть, – сказал он, – я ужасно собак не люблю. Что ж за игра, когда целую псарню приведут!

 

– Особенно эти собаки: они пиявки называются, кажется, – поддакнул гарнизонный офицер.

 

– Что ж, будем играть, Михайло Васильич, или нет? – сказал Лухнов хозяину.

 

– Не мешай нам, пожалуйста, граф! – обратился Ильин к Турбину.

 

– Поди сюда на минутку, – сказал Турбин, взяв Ильина за руку, и вышел с ним за перегородку.

 

Оттуда были совершенно ясно слышны слова графа, говорившего своим обыкновенным голосом. А голос у него был такой, что его всегда слышно было за три комнаты.

 

– Что ты, ошалел, что ли? Разве не видишь, что этот господин в очках – шулер первой руки.

 

– Э, полно! что ты говоришь!

 

– Не полно, а брось, я тебе говорю.

Быстрый переход