Но когда утихает боль потерь, тишину и покой мы называем скукой, нам кажется, что мир в своем благодушии зарастает мхом и подергивается ряской. Мы носим уголья войны в самих себе, и их жар способны залить лишь кровь и слезы. И то не навсегда. Исцеляющее время иссушает память о потерях, и воинственный огонь вновь оживает и вспыхивает с новой силой. Я наблюдал это в себе самом. Отблеском того же огня было и осознание, что я не в силах ощутить себя счастливым, не чувствуя дыхания ветра на лице и тропы под ногами. Лишь тогда я поистине счастлив, когда за каждым поворотом дороги меня ждут приключения.

Мы стремимся на зов боевой трубы, забыв об истине, столь явственно проступающей голыми костями среди валунов. Что же заставляет нас алкать боевой славы?

Когда мы теряем тех, кого любим, мы клянемся никогда не забывать и всю оставшуюся жизнь помнить дорогое нам существо. Но проходят годы, и мы все реже вспоминаем тех, кто ушел от нас. И в эти редкие Минуты на нас наваливается чувство вины, ведь если я забыл о своем отце и учителе Закнафейне, который пожертвовал собой ради меня, то кто же вспомнит о нем? И если никто — значит, он ушел навеки. Но годы летят, и груз вины уменьшается, ибо мы забываем все вернее… Маятник качается, и мы уже удивляемся самим себе, когда случайно осознаем, что еще помним кого-то. Но, вина все же мучает нас, ибо все мы вышли из нашего прошлого. И есть истина, от которой нельзя отречься. И, в конце концов, каждый из нас видит мир своими глазами.

Я слышал, что люди начинают острее всего бояться смерти вскоре после рождения ребенка. Этот страх остается с ними всегда, но сильнее всего он в первую дюжину лет жизни ребенка. И боятся родители по большому счету не за ребенка, хотя, конечно, и за него тоже, — боятся они за себя. Что если отца смерть настигнет прежде, чем сын его повзрослеет настолько, что сможет запечатлеть его образ в памяти?

Кто сможет разглядеть лица среди черепов? Кто вспомнит, как блестели эти глаза, прежде чем стервятники выклевали их?

Я хочу, чтобы воронье кружило, и ветер отгоняя стаи, и лица оставались навеки, напоминая нам о боли. И когда вновь воинственно запоет труба, прежде чем новые армии растопчут кости прах, пусть лица мертвых напомнят нам о цене.

Обагренные камни передо мной — вот отрезвляющее зрелище.

И воронье карканье в моих ушах — предостережение будущему.

Глава 1

ИЗ ЛЮБВИ К СЫНУ

Гален Ферт выглядел совершенно неуместно в этих дымных, освещаемых лишь факелами туннелях. Высокий даже по человеческий меркам, среди приземистых, крепко сбитых бородачей дворфов он смотрелся как пожарная каланча среди сельских домов.

— Мои разведчики идут впереди, работая так быстро, как только могут работать разведчики, — отозвался Дагна, почтенный воин, повидавший много битв.

Старый дворф потянулся, разминая широченные плечи, затем запихнул конец грязной желтоватой бороды за толстый кожаный пояс и вперил в Галена пристальный взгляд, Казалось, Дагна испокон веков был почитаемым военачальником, никто просто не помнил, что когда-то было по-другому. Дагна водил дворфов в битву раньше, чем Бренор отвоевал Мифрил Халл, и даже раньше, чем сумеречный дракон по имени Мерцающий Мрак со своими приспешниками дергарами его завоевал. Авторитет Дагны как полководца и боевого командира никто не оспаривал, и никто не ставил под вопрос его личную доблесть. Ему не раз доводилось выводить дворфов из тяжких переделок.