По мере того, как говорила прорицательница, те же самые слова огненными буквами вспыхивали на черном четырехугольнике, а жрец отмечал их на табличках, которые потом и передал царевне.

Прорицательница сразу смолкла, как-то опустилась и упала бы, если бы жрец не подхватил ее на лету. Подняв на руки, он положил ее на скамейку.

Натерев ароматической эссенцией руки и виски молодой девушки, жрец взял со стола кубок теплого вина и влил несколько капель ей в рот.

Нежное создание вздрогнуло и открыло глаза.

Когда девушка встала, расстроенная, дрожащая, с лихорадочно горевшими глазами, жрец положил ей на голову руку и, казалось, молился несколько минут. Видя, что девушка немного успокоилась, жрец приказал ей выпить вино и прибавил с добротой:

– Ступай, дочь моя! Прими освежающую ванну и отдохни.

Потрясенная Нуита подошла, поблагодарила молодую девушку и попросила ее принять на память роскошную пряжку, которую отстегнула от своего плеча.

В глубоком волнении вернулась царевна во дворец. Она никак не могла объяснить себе странных слов прорицательницы, а между тем безусловно верила ей. Что Рамери был жив и по-прежнему оставался ей верен, наполняло ее душу глубокой радостью. Только она тщетно ломала себе голову, где и как мог он так долго спать?

Наконец, после зрелого размышления, Нуита решила отправиться в Абидос. Когда вернулся Пуарма, царевна объявила ему, что ей во сне явился Осирис и приказал ехать в Абидос, помолиться и совершить жертвоприношение у его гробницы.

Царевич, как всякий истинный египтянин, верил снам и находил вполне естественным, что бог избрал такой простой и удобный способ выразить свою волю.

Пуарма ни минуты не сомневался, что это паломничество вернет, наконец, здоровье его дорогой жене, и лично занялся деятельными приготовлениями к поездке.

Молодая женщина была глубоко тронута такой добротой. Стыд и угрызения совести терзали ее душу.

Ложью и изменой платила она мужу за все его заботы.

Последние дни перед отъездом мрачная грусть и нервное беспокойство овладели царевной. Ей казалось, что она никогда больше не увидит этих любимых ею мест, дорогих и хорошо знакомых вещей, которые окружали ее. Когда она прощалась с мужем, волнение ее разразилось рыданиями. Взволнованный Пуарма прижал ее к своему сердцу.

– Успокойся, дорогая! Ты сама знаешь, как тебе вредно всякое волнение. Не время плакать, когда сам великий бог обещает тебе выздоровление! – с нежностью сказал царевич. – Но, дорогая моя, прежде чем расстаться, скажи мне, что ты хоть немного любишь меня! Хотя я не сомневаюсь в твоем расположении, но эти слова облегчат мне нашу разлуку.

Тронутая до глубины души, заливаясь слезами, Нуита обвила руками шею мужа и пробормотала:

– Да, Пуарма, я люблю тебя от всего сердца! Но ты любишь меня больше, чем я заслуживаю.

Прибыв в Абидос, Нуита обратилась к верховному жрецу храма с просьбой позволить ей провести три дня и три ночи в усыпальнице Осириса, так как сам великий бог приказал ей это. Со стыдом, боязливо Нуита снова повторила эту ложь, так как Пуарма заручился письмом от фараона к верховному жрецу, в котором тот просил его исполнить просьбу родственницы, намекая на сон.

Первосвященник согласился, потребовав, чтобы Нуита очистилась и подождала, пока группа богомольцев окончит свои жертвоприношения. Утром в назначенный день Нуита приняла ванну, надела длинную белую полотняную тунику, обвила голову гирляндой цветов лотоса и босая, без всяких украшений присутствовала при богослужении в храме и жертвоприношениях.