С трудом переводя дыхание и обливаясь потом, Альмерис забилась в темное углубление и прижалась головой к стене. Сердце ее билось со страшной силой и острая боль пронизывала грудь. Ей хотелось плакать, но слез не было.

Сколько времени провела в развалинах, она и сама не могла бы сказать. Одна мысль всецело поглотила ее: все было кончено! Ричард навсегда для нее потерян! Беспорядок, который она видела в его комнате, несомненно, указывал на приготовления к отъезду. Позабыв все, он летел к той, которую любил! Из наболевшей груди Альмерис сорвался тяжелый и раздирающий, как жалоба, стон.

Страшная боль, сопровождаемая ледяной дрожью во всем теле, вывела ее из состояния оцепенения. Она поднялась и хотела поспешить домой, но не могла идти. Ноги дрожали и подкашивались, а боль в груди мешала ей дышать.

Еле–еле дотащилась она до дома, где уже давно искали ее. Желая остаться одна, Альмерис ушла в свою комнату, сославшись на головную боль, чтобы ее никто не беспокоил. Но не дойдя до кровати, она вздрогнула и остановилась. Что–то горячее подступало к горлу. В ту же минуту кровь хлынула у нее изо рта и залила ее белое платье. Альмерис протянула вперед руки и без чувств упала на ковер.

Дора, искавшая Альмерис всюду, нашла ее в обмороке и своими криками взбудоражила весь дом. Прибежал Майдель с сестрой. Общими усилиями, наконец, привели ее в чувство. Но общее горе и беспокойство были тем сильней, что доктор куда–то уехал, а трактирщик узнал от одного из членов экспедиции, что отсутствие Леербаха может продолжиться около трех недель.

О причинах, вызвавших припадок, так никто ничего и не узнал, а Альмерис, разумеется, ничего не выдала.

Однако, хотя Альмерис и не хотела лежать в постели, тем не менее она была все так же слаба и целые часы проводила на диване. Появился легкий, сухой кашель, а по ее нежному лицу разлилась болезненная бледность. Все эти симптомы возбуждали всеобщую тревогу. Но если физическое состояние Альмерис внушало опасения, то душевный покой к ней мало–помалу вернулся. Она молилась и покорилась, мужественно подавив всякое личное и эгоистическое чувство. Если «он» был счастлив, то этого должно было быть достаточно для нее.

Дней через десять вернулся Леербах. Он был весел, доволен и имел счастливый вид. Вместо Tea он застал у Лауфорда письмо от старого графа, написанное несколько дней спустя после письма Tea, вызвавшего его в Каир. Граф сообщал, что жених его дочери погиб в катастрофе на железной дороге, и что он смотрит на эту неожиданную смерть, как на волю судьбы, решившей в пользу Ричарда. В силу чего он извещает барона, что готов отдать ему свою дочь, но желает, чтобы это обстоятельство было сохранено в тайне впредь до возвращения Ричарда из Египта, которое должно последовать месяцев через восемь.

Время это Tea посвятит трауру, носить который ее обязывает долг, ввиду трагической кончины родственника и жениха. Если, по истечении этого срока, барон и Tea сохранят прежние чувства друг к другу, то ничто уже больше не будет препятствовать их счастью.

Ричард, со своей стороны, смотрел на этот случай тоже, как на волю судьбы, дававшей ему время испытать себя и не принимать необдуманного решения. В письме, приложенном к письму отца, Tea извещала жениха, что она согласилась с отцом и поэтому, до его возвращения, не будет больше ему писать.

Итак, Ричард вернулся в древние Фивы в самом радостном настроении; но это настроение быстро сменила тревога, когда слуга рассказал ему про болезнь Альмерис, причем добавил, что его ждут, как спасителя, и что у барышни очень болезненный вид.

Было уже около десяти часов вечера; но, несмотря на поздний час, Леербах решил немедленно же идти к Майделю. Тщетно ломал он себе голову над тем: что могло вызвать внезапную перемену в здоровье молодой девушки. Вдруг у него в голове мелькнуло одно подозрение.

– Альмерис заходила сюда в день моего отъезда? – спросил он.