— Но все это одни догадки, — произнес Алексей со вздохом, — посмотрим еще…

— Я уверена, что мы угадали… О, как я радуюсь судьбе Поли! Бедная сирота! Как трудно было ей найти… человека, который бы оценил ее!.. Большая часть молодых людей испугались бы ее происхождения!

Алексей улыбнулся.

— О, вы демократ! — воскликнула Анна, заметив его улыбку. — Может быть, вы и правы, но старые предрассудки, как старые болезни: их можно только облегчить, но вылечить совершенно невозможно!

Анна ушла от Алексея в самом веселом расположении духа… может быть, уже думая о приданом для своей подруги и о будущем ее хозяйстве.

Трое молодых людей сошлись вместе на половине Юлиана. Юстин сидел в задумчивости, Алексей печальный, Карлинский беспокойный, он внутренне страдал. Он несколько раз измерил глазами своего противника, пожал плечами и воскликнул:

— О чем ты думаешь, Юстин, о новой поэме или о новой жизни?

— О той и о другой, — отвечал Поддубинец.

— Признайся, ты влюблен…

— Не думаю, чтобы любовь моя могла принести стыд мне или кому другому… и признаюсь, что я люблю…

— Полю? — спросил Юлиан, стоя против поэта и дергая платок в руках своих.

— Ты угадал, — отвечал поэт, — я страстно люблю.

— Но как возникло в тебе это чувство?

— Да так, как оно всегда возникает! Любовь посылает или Господь Бог, или дьявол, не знаю…

— Но ты любишь?..

— Безумно и первый раз в жизни!

— А она?

Юстин поднял на него глаза и произнес:

— Об этом скажи ты, потому что сам я ничего не знаю, посторонние глаза видят лучше, нежели свои…

Юлиан горько рассмеялся.

— Она, как все женщины, будет любить тебя до тех пор, пока не овладеет тобою совершенно, а потом бросит тебя и предпочтет другого! Юстин, ты начинаешь опасную игру. Берегись! Отдать сердце легко, но нельзя взять его назад невредимым: всегда в нем будет недоставать чего-нибудь. Женщина терзает сердце своего любовника, как ребенок ломает игрушку…

— Сколько раз ты любил, был любим и обманут? — спросил Поддубинец.

— Довольно одного разу, чтобы помнить во всю жизнь…

— Но не для того, чтобы судить о всех…

— Так ты не боишься?

— Я? Нисколько! — воскликнул поэт. — Для меня поэзия и любовь такие сокровища, которые не потребуют от меня слишком дорогой платы: они сами собою оплачиваются… Как поэт, я не нуждаюсь в славе: я чувствую красоту и радуюсь, глядя на Божий мир, этого мне вполне довольно. Как любовник, я сам люблю, и моя любовь возвышает, облагораживает и восхищает меня… Если меня преследуют насмешками, я питаюсь моим вдохновением… Если мне изменят, то из земного существа, которое покинет меня, я создам себе идеал, поставлю его в душе моей и всю жизнь буду молиться ему… воспоминание сообщит этой Галатее жизнь и душу…

— Ты упрям, как поэт! — произнес Карлинский. — С тобою нечего делать… Но что тебе вздумалось влюбиться в птичку, которая своим щебетанием прежде так надоедала тебе?

— Не случалось ли тебе когда-нибудь, — отвечал Юстин, — гуляя по вашему парку, нечаянно находить новые картины, которые прежде не поражали твое внимание, а теперь представляются тебе невыразимо прекрасными? Так точно бывает и с людьми… Поднимается завеса, скрывавшая блеск лица, одно слово указывает нам брата, сестру, и из чужих мы делаемся навеки неразлучными…

Юлиан запел какую-то арию и побежал в сад.