|
Он лениво бродил из комнаты в комнату, тщетно подыскивая себе какое-нибудь занятие… На книжных стендах он не разбойничал: Климович собирал только старые книги, преимущественно приложения к дореволюционным журналам «Вокруг света» и «Родина», а также пятикопеечные выпуски «Нат Пинкертон» и «Пещеры Лехтвейса». Чтение, даже лубочное, не привлекало Востокова. Мучила неизвестность дальнейшей судьбы и его самого, и его сокровища. Страх перед тем, что затеяли Климович и портье из «Киевской», неведомая цена иконы и недоверие к новому поколению фарцовщиков. Старых он, правда, искал, еще живя в гостинице, но безуспешно: кто завязал, кто сидит. А здешние что-то тянут, из дому не выпускают, все уголовкой пугают. А что ему ментов бояться?..
2
За дверью кто-то долго и пронзительно позвонил. Востоков струхнул: не за ним ли? Звонок повторился. Вспотев от страха, Востоков рискнул открыть. За дверью стоял начавший уже тучнеть человек с обвисшими, как у бульдога, щеками. — Вы — гость, — сказал он Востокову, окинув его острым всепонимающим взглядом. — А где же хозяин? — Обещал быть в четыре дня, — Востоков отступил, впуская незнакомца. Тот вынул из жилетного кармана старинные золотые часы с крышкой, открыл ее, сказал вполголоса: — Сейчас без четверти четыре. Я подожду у него в кабинете. Востоков, все еще недоумевая, пропустил его по-прежнему молча и остановился у двери. — Разрешите представиться, — проговорил тот, — Одинцов Лев Михайлович. Антиквар по профессии и коллекционер по склонности. А вы почему не рекомендуетесь? — Не успел еще. Я Востоков Андрей Серафимович. Одинцов вдруг почему-то обрадовался. — Значит, это вы икону принесли? — спросил он. — Я, — смущенно признался Востоков — Говорят, что у вас древние иконы высоко ценятся. — Смотря какие. Высоко, если не подделка. — Вы антиквар. Значит, и цену знаете. Минуточку, я сейчас покажу ее. Он выдвинул из-под кровати чемодан, извлек икону без оклада и поставил ее на стул. Одинцов тщательно оглядел ее, обошел кругом, легонько пощупал — не стираются ли краски и молча шагнул к Востокову. Потом опять оглянулся, вынул из кармана большую лупу и долго-долго рассматривал стершиеся углы. Пожевал губами и крякнул: — Тысчонок пять я бы за нее отвалил. От неожиданности Востоков даже не мог ответить. Язык прилип к небу. А Одинцов тем же ерническим тоном спросил: — Не слышу ответа, Андрей Серафимович. Так по рукам или нет? — Я каждый день оцениваю принесенные мне в лавку вещи. Не мальчик. Это что же, розыгрыш по-московски? Одинцов хохотнул по-актерски. — Не ошиблись, уважаемый. Между прочим, остроумно придумано: розыгрыш по-московски! Хотите настоящую цену? Так помножьте пять на три. Лысый, как говорят рыболовы, бросал подкормку. Покупать для себя он и не собирался. Он пробовал клиента на твердость. Востоков задумался. Одинцов, как ему показалось, уже не шутил. Неужели так оценивал свое сокровище и отец? Не верится. Значит, надо торговаться, как на базаре. — Не выйдет, — сказал он мрачно. — Бросовая цена, Лев Михайлович. У нас пока еще нет инфляции. — Биржи тоже нет, уважаемый. И рубль не падает. — А вы знаете, сколько за Рублева государство платит? Государство! И за сколько его за границей на аукционах оценивают? — Так ведь это не Рублев, а подделочка. Древнее подражаньице, согласен. Но все-таки подражаньице. А пятнадцать тысяч цена не малая. |
