Екатерина Вильмонт. Два зайца, три сосны
— Как ты сказал? Задрыга? — Ну да! Или ты не знаешь? — Видишь ли, знать-то я знаю, а вот как объяснить тебе, ума не приложу. — Да уж как есть, я не маленький! — Ладно! Ты Розу с первого этажа помнишь? — Она — задрыга? — На мой взгляд, именно так! А впрочем… — Владимир Александрович пожал плечами. — А что такое Мухлынь? — Мухлынь? Понятия не имею! Первый раз слышу, но… А ты где это все взял? — У мамы. У нее рукопись готовая на столе лежала, и первая глава называется «Две задрыги из Мухлыни». — Прелестно! Что-то подобное я подозревал. Ну, в таком случае «Мухлынь» это, скорее всего, весьма захолустный населенный пункт, а две задрыги, по-видимому, две провинциальные золушки, которым предстоит в конце маминого романа победить столицу и найти своих принцев. На белых мерседесах. — Дед, как ты думаешь, Мухлынь существует? — Спроси у мамы. А что, тебе захотелось поехать в эту самую Мухлынь? Должен сказать, что если твоя мать это придумала, то придумка неплоха! Что может быть в этой Мухлыни хорошего? От нее веет такой сонной одурью пополам с мухами… И во всех торговых точках этой Мухлыни с потолка свисают липкие ленты, сплошь покрытые дохлыми мухами. Весьма художественное название, говорящее, так сказать… Интересно, это город или деревня? — Дед, а почему ты маминых книжек не читаешь? — Да зачем мне? Я и так знаю, что там все хорошо закончится. — Это разве плохо?
— Валентин Георгиевич, мне кажется… — Мне абсолютно наплевать, что вам кажется! Извольте выполнять мои указания и соблюдать рисунок роли! Сергей Юрьевич, а вас прошу почетче произносить текст, повторяем еще раз! Пошли! Я постаралась спрятать в карман темперамент, хотя, по-моему, это бред, лобовое неинтересное решение. Она мямля, а в конце вдруг неожиданно взрывается. На мой взгляд, куда интереснее, если зритель что-то заподозрит, тогда и за моей героиней наблюдать будет интереснее, а так вообще непонятно, зачем она тут болтается, только раздражает… Но главный ничего не желает слушать, да и кто я такая для него? Актрисулька, которая не смеет вякать, когда мэтр дает указания. Вот с Юркой он уже не позволяет себе хамства, сознает, что тот в любой момент может сделать ему ручкой. Юрку сейчас в любой театр возьмут с восторгом. А он ведь тоже долго прозябал… — Марина Борисовна, прошу вас, встаньте у окна спиной к зрителю, здесь должна играть только ваша спина. Я подчинилась, но очевидно моя спина так явно выражала ему мою ненависть, что в какой-то момент он вдруг подскочил ко мне и больно ударил по спине. — Черт бы вас побрал, спрячьте темперамент! Или вы настолько бездарны, что не… Я не выдержала: — Да, я настолько бездарна, что не… У него в глазах отразилось безмерное удивление: эта особа еще смеет открывать рот? — Все! Не могу больше, я ухожу! Говорят, вы вытаскиваете все из актеров, ерунда, вы вытаскиваете только там, где уже все и так давно ясно, как с Великановым, как с Юрочкой, например! А меня вы губите, и я ухожу! — Я, наконец, дала волю своему темпераменту, который он так ненавидел. — Вам нужны вялые послушные куклы, я не из их числа! Думаете, сделали несколько скандальных спектаклей, так уже и Товстоногов? — Вон отсюда! — холодно проговорил он. — Я уйду, не сомневайтесь! И пусть вам будет хуже! Потому что даже моя спина в сто раз выразительнее, чем… Вы же прочитали по ней, как я вас ненавижу! Я бросилась прочь со сцены. |
