— Да, без сомнения. Но нет ли другого решения?

— Мы поговорим еще об этом, Скаттл, — в его голосе слышалось что-то злое. — Приготовь нам виски. — Он вынул бумажник и подал миссис Рандерман пачку пятидесятидолларовых банкнотов. — Прошу, это для вас. Тысяча долларов в банкнотах по пятьдесят.

Актриса отступила на шаг.

— В самом деле, мистер Лейтс, я не знаю, должна ли я их принять. Это, правда, слишком много и…

— Совсем нет, — ответил он и, склонившись к миссис Рандерман, положил ей деньги на колени. — Это ничего для меня не составляет. Меня злит только то, что я так глупо ошибся. Выпьем за ваше здоровье. Вы станете теперь свободны, а Бивер избавит меня от этого ужасного костюма!

Как только Лейтс остался наедине со слугой, он снова вынул бумажник.

— Я тебе должен пятьдесят долларов, Бивер.

— Ох, нет, прошу вас, — ответил агент с добродетельной миной на лице, — мы держали пари лишь затем, чтобы обмануть сержанта Акли. Прошу дать мне только те двадцать пять долларов, которые причитаются ему…

— Нет-нет, Скаттл. Пари — это пари. Раз я проиграл, то должен заплатить.

Когда Лейтс вынимал деньги, из бумажника вылетело перышко, совершенно измятое. Лейтс посмотрел на него с иронической улыбкой.

— Это белое перышко не принесло вам счастья, — заметил слуга.

— Что правда, то правда.

— А могу ли я спросить, на что оно вам было нужно?

— Ах, это совсем другое дело!

— Извините, но я не понимаю, что вы хотите сказать?

Лейтс объяснил терпеливо, тихим голосом, как бы желая показать, что все это дело перестало его интересовать.

— Видишь ли, Скаттл, существуют только три варианта. Подлецом может быть тот же Бетчер или Алькотт. Или Мандвиль действительно хотел, чтобы ему позолотили лапу. Я не верю, однако, в вину судьи, поскольку это дело выглядит слишком обыденно. Мандвиль — судья, имеет юридическое образование. Если бы он хотел получить взятку, то провернул бы все значительно ловчее. Бетчер показался мне сразу подозрительным. Я, однако, ошибся, о чем свидетельствует это перышко. Если бы я присмотрелся к нему повнимательнее утром, то избежал бы лишней работы… а также и неприятной неудачи.

Шпик вытаращил глаза.

— Не могу понять, как вы пришли к этому выводу.

Лейтс устало сказал:

— Это ведь просто, Скаттл. Перышко, которое держал Алькотт на снимке в газете, было свежее и несмятое. А это торчало в моем бумажнике неполных двадцать четыре часа и уже совершенно измято. Алькотт же утверждает, что носил свое перо больше года. Я всегда прячу бумажник в карман брюк, но если бы даже клал его во внутренний карман пиджака, то не прошло бы и недели, как перышко было бы так же измято, как и это.

Взгляд Бивера прояснился.

— Понимаю.

И после минутного размышления он прибавил:

— Может, однако, Бетчер и Алькотт были в сговоре?

Лейтс медленно покачал головой.

— Нет, Скаттл, нет. Бетчер порядочный человек. Он слишком глуп, чтобы ловчить. Я умышленно сообщил ему несколько подробностей, по которым он мог бы узнать, что что-то не в порядке. Сказал, например, что очень плохо вижу, а однако заметил, что миссис Рандерман оставила двери открытыми. Предостерег его, что не переношу света, а в то же время жаловался, что люди следят за мной на улице… Нет, Бетчер — только напыщенный дурак, полный самомнения и занимающийся саморекламой. Если ему что-то и удавалось, то это — заслуга его сотрудников. В этой афере он хотел действовать сам, и Алькотт сразу же его надул. Он вообще ничего не заметил!

Бивер взял перышко рукой, дрожавшей от нахлынувших чувств.