В конце августа однажды утром за ним пришли тюремщики. Его вывели во двор, втолкнули в закрытую машину, и она тотчас тронулась.

Стоян решил, что палачи решили расправиться с ним без всякого суда, и не сводил глаз с сидевшего напротив жандарма. Ехали минут двадцать и привезли его в военную комендатуру.

В кабинете, куда его ввели, за столом сидел капитан Радев — тот самый, который руководил расстрелом его отца. Тогда Стоян этого еще не знал, но знал что Радев — один из страшных палачей, на совести которого жизнь многих болгарских офицеров, и ничего хорошего для себя не ждал.

Радев долго не начинал разговор, перекладывая с места на место какие-то бумаги, и точно не решался поднять взгляд, его узкое лицо было напряжено, тонкие губы сжаты. Наконец он, точно с досадой, отодвинул от себя бумаги.

— Вы освобождены. В соседней комнате — ваша одежда. Переоденьтесь...

Стоян не двигался с места. От этого человека можно было ждать что угодно, он мог выстрелить в спину.

— Я кажется ясно сказал, пройдите в соседнюю комнату и переоденьтесь, — повторил Радев.

Стоян вошел в соседнюю комнату, где на стуле лежал его мундир. Он стал переодеваться, все еще не веря происходящему, и через приоткрытую дверь наблюдал за Радевым. В это время к тому пришел другой офицер комендатуры — Стоянов, тоже известный палач. Мысль о том, что ему готовят расправу, окрепла. Но в это время он услышал разговор офицеров.

— Ты освободился? Поехали? — спросил Стоянов.

— Сейчас не могу, — ответил Радев. — Мне надо оформить освобождение Заимова и отправить его домой.

— Что? Он освобожден? — удивился Стоянов. — Ну вот что — тогда я тоже не поеду. Давай Заимова мне, я сам свезу его куда надо.

— Успокойся. Не надо этого делать. Ты же понимаешь, что приказ об освобождении не мой. И он еще молод, а проучен достаточно.

— Достаточно проучен? — переспросил Стоянов. — Ты не хуже меня знаешь, когда можно считать их проученными. Ну, смотри, не пожалей потом. — Стоянов круто повернулся и вышел из кабинета.

Заимов выждал немного и вошел. Радев взглянул на него и сказал с усмешкой:

— Ну вот, совсем другое дело. Идемте.

Они вместе вышли на улицу. У подъезда стояла машина с солдатами.

— Отвезите господина офицера на Карл Шведский, пятьдесят два! — приказал Радев солдатам и вернулся в комендатуру.

Стоян все еще думал, что это инсценировка, а затем последует расправа.

Но действительно его привезли домой. Солдаты откозыряли ему и уехали.

Мать встретила его так, будто они расстались только вчера.

— Кто явился, смотрите!! — сказала она тихо и нежно. — Что это ты, сынок, так похудел?

Он обнял мать, прижал ее к себе, и они долго стояли молча.

Стоян обошел все комнаты дома, он словно искал отца. Он остановился в его кабинете перед письменным столом, который был аккуратно, по-отцовски прибран, сбоку лежала стопка книг, в вазочке стояли его любимые красные розы. Все было так, будто отец только что отлучился куда-то, скоро вернется, сядет за стол и раскроет недочитанную книгу. У Стояна перехватило дыхание.

Его неотступно преследовало ощущение, что жизнь надо начинать сначала. Всему, что было в его жизни, смерть отца как бы подвела черту. По-другому виделось, воспринималось все, будто отец все время был рядом и смотрел на него внимательно и тревожно, ожидая, что он скажет, как поступит. Стоян и раньше, когда отец был жив, всегда чувствовал на себе его любящий и требовательный взгляд, даже когда отца рядом и не было. Так было и в детстве, и в юности, и это помогало ему лучше видеть себя, свои поступки.