— Почему нет, есть, — ответил подпоручик, опустив голову.

— Так... — комиссар бросил анкету на стол и спросил: — Кто ваш отец?

Земля колыхнулась под Дружиловским, но он стиснул колени, и медленно поднял голову, и, будто принюхиваясь к воздуху в комиссарской комнатке, ответил:

— Служил... — и после долгой паузы добавил: — В провинции...

— Полицейским исправником?

— Исправником, — тихо повторил подпоручик, верхняя губа его задрожала, приподнялась, открыв мелкие зубы.

Комиссар встал, подошел к окну, постучал пальцами по стеклу и, не оборачиваясь, спросил:

— А вы-то, собственно, кто? Почему вы преподаете в школе пулеметное дело? Из ваших документов это понять невозможно.

— Поручили, я и преподаю, — уныло ответил он.

— А если вам поручат играть на скрипке? Вы ж и не летчик, и не навигатор. И вообще, я думаю, что вы здесь просто отсиживались от фронта. У нас этот номер не пройдет.

Он сидел ссутулясь на табуретке, сжав коленями мокрые руки, и молчал.

— Вы не собираетесь покинуть школу, как некоторые?

— Нет, — поспешно ответил Дружиловский.

— Мы можем предложить вам только... вольнонаемную должность кладовщика. Согласны? — равнодушно спросил комиссар.

— Я хочу подумать... — сказал Дружиловский и в эту минуту решил сегодня же уехать в Москву.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дышать в вагоне было нечем. Кто-то, не выдержав, открывал дверь, и в переполненный вагон врывались белые клубы морозного воздуха, сразу становилось холодно, и тогда раздавалась яростная брань. Дверь закрывали, и снова люди задыхались, кричали, что нечем дышать, и все начиналось сначала.

А поезд, качаясь на стрелках, вздрагивая на стыках рельсов, катился и катился сквозь метельную ночь, вез в Москву взбудораженный революцией пестрый люд: военных и штатских, старых и молодых, городских господ, деревенских мужиков.

Вагон стонал во сне, разговаривал, ругался, надсадно кашлял, грохотали колеса, и металось в фонаре над дверью зыбкое пламя свечи.

Забившись на верхней полке в самый угол под потолком, Дружиловский со страхом думал о том, что ждет его в Москве. Он очень надеялся, что ему поможет Саша Ямщиков — его приятель и однокашник по 4-й московской школе прапорщиков. Саша писал ему недавно, что работает теперь метрдотелем в ресторане «Аврора», звал бросить военную каторгу и перебираться в Москву. «Здесь царит невероятный хаос, — писал он, — если не растеряться, можно иметь все и жить как у Христа за пазухой...»

— Эй там, на галерке! Слезай! — кричал кто-то снизу и дергал его за шинель. Сжавшись от страха, он сделал вид, что только проснулся, и посмотрел вниз.

— Слезай! — кричал ему широкоплечий парень в кожанке и с комиссарским маузером на ремне. — Проверка документов!

Уже светало. Сквозь замороженные окна в вагон лился густой синий свет, лица людей в нем были мертвенно-белыми.

Склонившись к фонарю, который держал проводник вагона, парень в кожанке долго рассматривал временное удостоверение Дружиловского, утверждавшее, что он является преподавателем Гатчинской авиашколы.

— Командировка? — миролюбиво спросил парень, возвращая удостоверение.

— Отпуск... — еле слышно ответил Дружиловский и закрыл рукой рот с усиками.

— Куда едем?

— В Москву, — дрожащими губами ответил он.