— Нервничаешь?

— Ужасно!

— Он, Оля, бедноват, да?.. По телевизору я заметила. Плохо одет.

— Сейчас все плохо одеты.

— Но когда вчера… нет, позавчера… Когда Артем был здесь, у тебя, я отметила, что на нем новый, только что купленный пиджак. И рубашка…

— Инночка!.. Пиджак! Рубашка!.. Это все глупости! Я так боюсь главного — боюсь, что поспешила, поторопилась к нему, дернулась. Сразу постель… Я, в сущности, мало Артема знаю.

— Передай его мне, я узнаю побольше.

— Моя сестричка все шутит.

— А вот не ной, дорогая.

— Известный человек. Уже популярный. Наверняка на нем будут виснуть женщины.

— Виснут не женщины, а бабы. И пусть!.. Моя дорогая старшая сестра… Что это ты замолчала? Что за пауза?

— Взяла чашку чая.

— А!.. Я думала, он проснулся.

— Спит.

— А пока спит, вяжи его покрепче к постели.

— Чем, дорогая моя Инночка?.. Я не привязываю постелью. Не умею. А политика и политики, если честно, меня не интересуют.

Артем кричит со сна:

— Пейзажик!

— Расслабься, Оль. Он хороший мужик. С хорошим именем… На десять лет тебя старше. Десять!.. Это же классика для стойкой семьи!

— Ты так убедительна.

— Добавь — и так одинока.

— Ну-ну!.. Тебе только двадцать шесть.

— А тебе только тридцать. Чего ты боишься?!. Как это у нас говорилось. Вспомни. Подсказка нашего поколения. Романы романами, но не забудь побыть замужем.

— Я как-то слишком быстро с ним сроднилась. За мной водится эта женская слабина. Живу его делами. Его мыслями… Его мелочами… А еще вдруг этот гадкий слушок. Дядь Кеша и дядь Петр принесли…

— Они и мне звонили. Слушок пущен специально… Но Артема не запачкать.

— Уверена?

— По всей Москве слышно — Константа, Константа!.. Кто в нашем районе борется с цензурой? — Артем Константа! Кому прочат высокий пост в Московской думе? — Артему Константе!..

— Ну зачем, зачем он политик! Отец сколько мог внушал мне отвращение к политикам.

— Но Оля! А как же речь Артема о цензуре! Знаменитая речь!.. Она прогремела! Она уже в истории!

Сонный Артем словно о чем-то предупреждает счастливо разговорившихся, расщебетавшихся сестер. Словно бы издалека, строго погрозил им пальцем:

— Пейзажик!

* * *

— Ладно. Всё. Уже утро, — говорит Инна. — Я одеваюсь… А ты пока погадай по Кандинскому. Погадай себе, а заодно и мне.

— О чем?

— О нынешней ночи. О сегодняшнем звездном дне.

Ольга берет в руки пульт и наугад направляет в сторону репродуцированных работ художника.

— «Синий всадник»?

— Как хочешь…

Замелькало… Репродукции поочередно вспыхивают и гаснут.

Но Ольга откладывает гадание: — Нет, Инночка. Не хочу… Записи очень громкоголосы. Боюсь его разбудить.

— Кандинского?

Тихая ночная шутка. Сестры тихо смеются.

Техническая изюминка.

Развешанные на стенах К-студии репродукции известных картин В.