Эллери слышал музыку причудливого оркестра доктора Додда, однако понимание еще не пришло к нему, ибо его здравый рассудок был не в состоянии воспринимать некоторые явления.

Доктор Додд, собравший эту коллекцию, не мог быть спасен обычным человеком. Такая работа требовала эксперта.

Когда Эллери запирал снаружи маленькую дверь, он испытывал чувство вины. В воскресенье он процитировал Додду считалку, предсказывающую судьбу. Неудивительно, что Кен Уиншип так рассердился. Это было все равно что выключить свет в комнате ребенка, визжащего от страха перед темнотой.

При виде Эллери Рима вскочила из-за стола и потащила его в коридор.

— Доктор Додд пришел домой, и как вы думаете, что он делает?

— Что? — быстро спросил Эллери.

— Принимает пациентов!

— Странно, — пробормотал Эллери.

— Кен тоже сказал, что это неестественно.

— Так оно и есть. — Рима вернулась в приемную.

Эллери увидел Додда, когда ушел последний пациент. Доктор выглядел усталым, но спокойным.

— Утром я вел себя глупо, мистер Квин…

— Рад, что вы вернулись к работе.

— Я должен был с этим справиться. В мои годы такое подкрадывается незаметно. — Додд даже смеялся. — Могу себе представить, что вы подумали… Надеюсь, миссис Фаулер хорошо вас обслуживает? — Он дружески положил Эллери руку на плечо.

Но Эллери почувствовал, что эта рука дрожит.

Четверг, 27 апреля

Атмосфера в доме быстро прояснилась. Какое-то время все сосредоточились на докторе Додде, наблюдая за малейшим подергиванием его челюстей. Но доктору вроде бы стало значительно лучше. Он днем и ночью ходил по вызовам, принимал пациентов, вернулся к своим обязанностям в больнице, даже подшучивал над «миссис Кеннет Уиншип» и влюбленным «молодым доктором Килдером». Рима работала, чирикала и смешила всех рассказами об отчаянных попытках Кена научить ее водить автомобиль в те часы, когда им удавалось побыть вдвоем. Миссис Фаулер носилась взад-вперед со стряпней и пирогами. Эсси Пингарн распаковала свой чемодан. Даже Гарри Тойфел выглядел милее, сидя на корточках и сажая цветы, — в среду Эллери слышал, как он что-то насвистывал.

Если Кен и оставался встревоженным, то старательно это скрывал.

Все же в веселье доктора и их радостных откликах было нечто искусственное. Они напоминали актеров, изображающих на сцене хорошо отрепетированные эмоции.

Эллери слонялся по дому. Ему оставалось только заново ступать по той же зыбкой почве, тщательно проверяя каждый шаг, но нигде не находя устойчивости. Между прошедшими событиями и считалкой лежали таинственные зыбучие пески. Дейкин ничего не знал. Ничего не происходило и не менялось. Богач был мертв, бедняк — тоже, нищий — мертв предположительно, а вор — наверняка. Оставался доктор, исполняющий скерцо из сочиненной неизвестно кем трагической симфонии.

Ложась спать в среду вечером, Эллери подумал, что ему следует все бросить и вернуться домой.

Однако в четверг симфония завершилась сокрушительным фортиссимо.

Эллери завтракал с Уиншипом, когда Рима быстро спустилась, зевая с виноватым видом.

— Доброе утро, Эллери. Извини, Кен, я проспала…

Кен поцеловал ее.

— Ты и док. Я бы подождал с завтраком, но мне нужно в больницу. Доктор Флэкер назначил трахеотомию, а он очень чувствителен в вопросах времени.

— Вы сказали «ты и док»? — спросил Эллери.

— Что-что?

— Доктор Додд тоже проспал?

— Да. Он еще не спускался.

— Нет, спускался. Я заглядывал к нему в комнату по пути сюда, и там никого не было.