— Вы сказали «да»?

— Да! — Эллери вскочил, и книги упали на пол.

— Подождите!

Но Эллери уже убежал. Озадаченный О'Бэннон поднял книги.

— Две возможности, — промолвил Эллери вечером после обеда. — Снова две возможности. Но это не важно. Важна запятая.

Рима посмотрела на мужа. Кен нахмурился, глядя на Эллери.

— Да, запятая… — Эллери шагал по гостиной, ожесточенно дымя сигаретой. — О'Бэннон видел это собственными глазами, но ничего не понял. И никто не понимает. Помните вторую версию считалки? «Богач, бедняк, нищий, вор…»

— «…доктор, адвокат, индейский вождь», — закончила Рима.

— Нет, этот вариант давно отвергнут на веских основаниях. Меня интересует другой.

— «Доктор, адвокат, торговец-шеф».

— Это дает нам семь жертв психоза. Семь трупов. Но запятая… — Он усмехнулся, потирая руки.

— Что вы несете? — осведомился Кен.

— Оказалось, доктор Уиншип, что вторая версия имеет две подверсии. Снова две, понимаете? В первой подверсии считалка оканчивается словами: «доктор, адвокат, торговец-шеф». Но обратитесь к книгам, и вы найдете вторую подверсию: «доктор — запятая — адвокат — запятая — торговец — ЗАПЯТАЯ! — шеф».

— «Торговец — запятая — шеф», — повторила Рима. — Торговец и шеф? Два отдельных…

— Красиво, не так ли? Да, Рима, два отдельных слова. Торговец, шеф. Подходит это нам? О да! Уолдо не были «торговцами-шефами» — они были просто торговцами-портными. Значит, кто-то следует второй подверсии — с восемью персонажами. Номером семь был Джонатан Уолдо…

— Выходит, будет и номер восемь? — обескураженно произнесла Рима.

— Шеф… — пробормотал Кен.

— Шеф чего, Эллери? Какой именно шеф?

Радость на лице Эллери увяла.

— Тут вы приперли меня к стене. Единственные шефы в Райтсвилле, которых я знаю, это шеф полиции и шеф пожарных. — Эллери швырнул окурок в камин. — Черт возьми, не смотрите на меня так! Конечно, Дейкин и Эпуорт меня бы за это прикончили. Но что еще я могу придумать? Что могу сделать? Только отправиться спать!

Вторник, 8 июня

В День памяти павших в войнах шел дождь, однако ежегодное мероприятие в Мемориальном парке выглядело еще мрачнее погоды. Миссис Холмс, преподававшая в райтсвиллской школе сравнительную литературу, пробормотала нечто в стиле Томаса Гарди, другие выступления были менее напыщенными. Кто-то сказал, что подобного Дня памяти не было с 1939 года, когда скончался Мердок Уилер, последний ветеран федеральной армии; другие приписывали ослабление патриотического пыла более недавним трагедиям.

Все с радостью разошлись по домам.

На следующий день погода улучшилась, но настроение в городе оставалось мрачным. Все это чувствовали, хотя никто не знал причины.

Эллери подозревал, что Райтсвилл окрасился в черные тона в результате своих химических опытов. Он часами шатался по городу, оставляя голубков ворковать в их гнездышке на Алгонкин-авеню, но не выяснил решительно ничего.

Однажды Эллери отправился в хижину Эндерсона на болотах. С трудом разыскав ее, он ощутил внезапное возбуждение, словно ожидая найти здесь разгадку. Но обнаружил только аккуратную хижину, заросшую розами, сиренью и ландышем, с покрытым мхом сараем и огородом, а внутри — Гарри Тойфела с книгами, которые не забрала Рима.